День писателя. Фазиль Искандер
реладорм, но лекарство я брал в городской аптеке. И там стояла очередь. Только я подошел к окошечку, как ко мне наклонилась милая девушка с очень бледным аристократическим лицом и натуральными слезами на глазах. Она сказала мне:
– У меня любимая собачка умирает. Пропустите без очереди.
– Пожалуйста, – говорю и пропускаю ее вперед, отчасти боясь, что она зарыдает.
– Двадцать шприцов, – просит эта девушка аптекаршу. Аптекарша с молчаливой ненавистью выдает ей двадцать шприцов. Какая там еще собачка и зачем ей двадцать шприцов?! Конечно, это наркоманка взяла шприцы для своей компании. Вот тебе и аристократическая бледность! И что удивительно – на моих глазах обманув меня, она ушла, не испытывая ни малейшего смущения. Но я хорошо почувствовал тайное молчаливое возмущение аптекарши. Может, она боялась за своих детей? И вот она-то, вконец расстроенная покупкой этих шприцов, могла мне сунуть одно снотворное вместо другого. Еще хорошо, что она по ошибке не всучила мне снотворное для вечного сна.
– Я вам точно выпишу реладорм, – говорит врач, – только у нас теперь строгости. Принесите из регистратуры свою карточку.
Спускаюсь в регистратуру и прошу у одной из работниц свою карточку. Это история болезней так у них называется. Замечаю то, чего раньше никогда не было, – за перегородкой компьютер, и женщина сидит перед ним. Вижу – и работниц в регистратуре стало гораздо больше, и все они почему-то крайне взволнованны, бегают или ищут чего-то в стопках бумаг.
Великий закон преобразований в наших учреждениях: как только что-то преобразуется – людей становится больше.
Та работница, у которой я попросил свою карточку, тоже довольно долго ее искала, наконец нашла, но тут выяснилось: на карточке нет отметки, что я прошел перерегистрацию в Литфонде. Но в прошлый раз был именно из-за этого скандалец, и я попросил жену поехать в Литфонд и перерегистрировать меня, что она и сделала, заплатив при этом немалые деньги.
И главное, я предусмотрительно захватил с собой новенький билет Литфонда. Я пытаюсь показать свой билет этой женщине, из чего неминуемо следует, что я прошел перерегистрацию. Но она стыдливо отводит глаза от билета и даже слегка краснеет. Для нее гораздо важнее, что эти сведения не поступали к ним по внутренним каналам.
– Если я вам дам карточку, – слабым голосом говорит она, – с меня вычтут деньги за ваше лечение.
Вот до чего мы дошли! Ну как можно обидеть эту пожилую женщину, которая явно какие-то гроши получает!
Да я лучше тысячу и одну ночь не буду спать без этого снотворного, чем обижу ее!
Конечно, этого я не мог допустить, но все-таки настаивал, что мы проходили перерегистрацию. Она еще долго рылась в каких-то списках и даже попросила у женщины, работавшей с компьютером, перепроверить информацию по нему. Дурак компьютер помигал, помигал и показал, что сведения обо мне в него не поступали. Но наконец эта старательная женщина сама нашла мое имя в каком-то завалящем списке.
– Карточку я занесу сама, – сказала она, – у нас теперь строгости. В руки не даем.
Я