Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый. Ксения Венглинская
Но в любом случае в настолько далекой чужой стране следует побывать хотя бы потому, что именно здесь тебя обволакивает ностальгическая иллюзия того, как по другую сторону большой воды кто-то ожидает тебя, как чуда.
– Коля Карташов показывал. Сказал – посмотри, твой Ворон пишет журнал из армии. Мы очень, – Яна икает, – очень беспокоились, как ты там.
– Вашими молитвами. – Ворон смеется, в темноте взблескивают зубы. Об руку с Яной вываливается из машины; в сырую тишину и глушь маленького предместья. Янка тут же лезет в кусты – блевать.
– Дань, я так за тебя переживаю, аж тошнит, – оправдывается она.
Данька никак не перестанет ржать; тащит ее из кустов, встряхивает за плечи. Он тоже слегка не в себе, пьян. До беспечности, не до тоскливой дурноты. Они возятся у парадной; оба ладные, небольшого роста, в тяжелой зимней одежде. На снег ложится желтый квадрат света из позднего окна. В столбе мечутся капли: не то снег, не то дождь. Волосы липнут Даньке на лоб, Яна хрипло смеется и фыркает ему в лицо. Голова ее болтается, как наспех пришитая. Он щиплет ее за щеки. Под пальцами выступают розовые пятна; деревья бормочут в вышине, дверь в парадную он открывает ногой, заталкивает Янку в темноту. Такси за спиной отъезжает, шуршит пластами растревоженного снега.
Дома он обрушивает ее на тахту. Яна лежит молча, потом начинает раздеваться. Отводя глаза, он собирает ее шмотки. Уносит в ванную. Когда возвращается, она сидит за столом в его футболке и пытается подключить интернет.
– Чего ты хочешь? – спрашивает он.
– Продолжения… – Яна запрокидывает голову и смотрит. В желтом свете настольной лампы лицо у нее восковое, на лбу – мелкие капельки пота.
Не удержавшись, он проводит тыльной стороной руки по ее кругленькому упрямому лбу.
– Читай.
Экран загорается, трещит коннект.
2
Мальчишки стремительно надрались, и Розенберг предложил «пойти к Мишке».
– Успеешь еще, – мрачно икнул Лажевский в бокал из-под шампанского.
Розенберг недобро сощурился:
– Барабанщика не спросили.
Давние противоречия обострялись. Мкртчян облапил за плечи обоих и шутливо возгласил:
– Пацаны, я поражаюсь изысканной лексике нашего заокеанского друга Александра Розенберга. Дорогой, неужто тебе феню в эМ-Ай-Ти преподают?
Для встреч выпускников в четыреста** школе, ныне гимназии, был предусмотрен специальный красный день календаря, который все по обыкновению игнорировали. Забивались, кто где, небольшими компаниями. Лажевский, Мкртчян и Алька облюбовали маленький кабачок неподалеку от станции метро «Автово». Место в любое время года было отмечено тесным рождественским уютом: хрустящие скатерти, свечки и туя на подоконнике. Кабачок звался «Райским уголком»; пошловато, но трогательно. В этот раз здесь присутствовал еще и Розенберг, прилетевший на побывку из Бостона, вскоре должна была подойти Лариска.
– Здравствуйте, мальчики и девочки!
Пока лейтенант Ворон шел впереди двух потешных воинов в камуфляже, при шпорах, в кепи; шел по широкой лестнице