Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый. Ксения Венглинская
запах несвежего пота, смешавшийся с запахом стрептоцида. Забывшись, захотела подвинуть его поудобнее и прижала ладонь к груди, задев сосок. Замерла испуганно, ощущая, как ладонь щекочут жесткие волоски, какая у него неожиданно горячая кожа. В горле встал комок, она отдернула было руку, но его забинтованная ладонь легла на ее, успокаивая дрожь, прижимая обратно, к часто стучащему сердцу.
– Так, труселя я как-нибудь сам стяну, уж мыться так мыться. И давай ты просто дашь мне тряпку эту и меня придержишь, и я там как-нибудь сам, все равно сегодня на перевязку, что их беречь, бинты эти. Но жопу уж тебе потом придется, не обессудь, я не дотянусь просто…
Она послушно свернула полотенце так, чтобы сверху оставалась сухая часть и вложила в его забинтованную варежкой руку. Присела и обняла спереди за торс. Его небритая щека касалась ее шеи, пока он там возился.
– Мы, мужики, вообще очень вонючие, конечно… не замечала раньше? А, где тебе… Полежишь так денька три, и уже несет, как от козла.
– От тебя скорее лошадью пахнет…
– Навозом, в смысле?.. Ну, мать, не настолько я все же засрался. Дай сухое полотенце теперь… Таак, теперь подъем с переворотом. Да, это не те постельные упражнения, о которых стоило бы помечтать… Что ты хихикаешь, я сейчас ебнусь вместе с тобой с кровати…
Дача была для Даньки местом, куда всегда хотелось возвращаться. Во-первых, ее строил отец. Он и проводил там все лето, зачастую один; Данька объявлялся наездами, а мама, как все люди, выросшие в деревне и слегка этого стесняющиеся, очень ценила городской комфорт. Данька любил отца; они прекрасно ладили в то время, когда тот не пил. На даче он не пил. Целыми днями бродил с Данькой по окрестным лесам-болотам, где сквозь мох резалась история – остовы ингерманландских деревень, шведские жальники, отпечатки гусениц советских танков «Клим Ворошилов», советского супероружия – один-два КаВэ, случалось, тормозили немецкое наступление на сутки, катакомбы заброшенных военных баз. Потом на даче появился Витас. Этот парнишка увлеченно следовал за Данькой, лазил в угрожавшие обвалиться подземные склады, развесив уши, внимал рассказам про ижорцев и второй Кронштадт. При этом оставался странноватым; всегда на своей волне. Как-то раз отец позвал его на рыбалку. На рыбалке Витас проявил себя – ему стало жалко карасей и он устроил диверсию: вылил бидон с уловом. Данька взбесился и чуть было ему не навалял – остановило только то, как Витас стоял перед ним: ужасно боялся, но не отступал и защищаться не думал. Такое поведение поставило Даньку в тупик. Он пыхтел, как чайник, сжимал кулаки и не знал, как поступить. Тут из-за кустов вышел отец – кажется, он ходил отлить. Увидел своего пацана – маленького, черного и разъяренного, как фокстерьер. Кулаки сжаты, пляшет вокруг длинного флегматичного Витаса, который только поворачивается вокруг своей оси и глазами хлопает. Отец расхохотался. Данька окончательно потерял нить происходящего. Плюнул, пнул бидон и полез в воду. Отец согнулся пополам:
Иван