«Касалась Муза щёк моих…». Александр Матвеев
и дождь мне нипочём,
Я мыслью горы сворочу;
Мой слог высокий, словно гром,
Но я молчу, всегда молчу.
Мечты
Что ты каркаешь, ворона?
Или я тебе не люб?
У мечты свои законы, –
Сладок вкус солёных губ.
Я стремлюсь туда, где чайки
Реют смело над волной;
Там – чудачества и байки;
Горизонт – весь золотой.
Сумасшедший мир агоний,
Мир жестоких кулаков;
К чёрту карканье воронье,
В море прыг и… был таков.
Может, в южном синем море
Камнем вдруг ко дну пойду?
Смерть красна ведь на просторе
У птиц вольных на виду?
Александре Пальцевой
Деревенька Сонино –
Три старушки, дед один…
Тишь в ночи звенящая,
Жизнь моя – не зряшная,
Сам себе здесь господин.
У Москвы-реки бока
Золотисто-пьяные…
К рюмке тянется рука,
Черти окаянные!
Деревенька Сонино –
Хаты три, один овин
Дрыхнет в запустении,
Небо – в удивлении…
Испарился нафталин, –
И в помине моли нет,
Пахнет звёздной пылью;
Прибабахнутый поэт
Приобрёл здесь крылья.
Деревенька Сонино,
Рифмы в воздухе парят,
В речке воды сонные,
Лето забубённое…
На лугу цветы горят,
Эх, страда, моя страда,
Жизнь – душа шмелиная!
Брошу всё, вернусь туда –
В те края былинные.
Три старушки, дед один, –
Сам себе я господин!
К роялю лирика шагала…
Восторгаются мной дамы,
Воспевают и клянут…
То я честный самый-самый,
То пройдоха я и плут.
Пьяный, драный, окаянный,
Стильный, модный, дорогой…
Поперечный и упрямый,
То предатель, то герой.
Аккуратный и небрежный,
Хам, каналья и дурак…
Самый ласковый и нежный,
Друг заклятый, лучший враг.
Удивляюсь, восхищаюсь
И капризы дам терплю…
Но в который раз признаюсь:
Я вас, женщины, люблю!
Спросил гадалку я:
– Любовь не встретилась мне, нет…
Скажи, она – какая?
Сразил старушки той ответ:
– Любовь – печаль земная,
Светлей она, чем белый свет.
Пока ты вёсны не считаешь,
А я считать их перестал,
Хотя скажу тебе: «Ты знаешь,
От жизни всё ж я не устал…»
Тревожит душу птичий щебет,
Весенний запах сердцу мил…
А как услышу детский лепет,
Готов обнять весь Божий мир.
О, как легко меня растрогать
Какой-то милой ерундой…
Не так давно обрёл я Бога,
Воспрял опять седой душой.
Меня легко обезоружить
Улыбкой,