Поле жизни. Маргарита Гребенникова
рь (бывший Калинин), январь сорок второго. Разрушенный оккупацией город, врага прогнали, люди возвращались домой, как часто оказывалось – к пепелищу. Холодно, голодно, бесприютно, но надо как-то обустраивать жизнь.
Наш дом уцелел, но стёкла выбиты, и почти не осталось дверей. Непривычные к удобствам во дворе, да ещё и к лютой стуже, фашисты устроили нужник в нескольких комнатах первого этажа.
Нюра, соседка по коммуналке, предложила маме:
– Анечка, идите ко мне. В твоей комнате жить нельзя. Надо колун найти, чтобы дерьмо разбить – пол очистить. Дуня Сивер-ская обещала помочь. Я кое-что из своих вещей у Степановых нашла (люди добрые подсказали), так я пошла к ним. Вначале отказывались, но я припугнула, что обращусь куда надо, вернули одеяло, подушку и стул. Под лестницей две железные кровати, видно, ничейные, надо притащить – не на полу же спать! Сейчас с развалин деревяшек принесу, печку затопим, воды вскипятим. А то наши девчонки совсем задубели, как бы не заболели.
Мама с тётей Нюрой весь день провели в хлопотах. На толкучке у станции удалось купить ложку соли и два стакана крупы.
К вечеру блаженное тепло отогрело нас. В котелке поспела каша, ложка – одна на всех. Выпили горячего душистого настоя (целебные травки нашлись в мешке у тёти Нюры).
Сдвинули кровати, устроили ложе из верхней одежды и ещё из того, что бог послал.
Валя, дочка тёти Нюры, несмотря на уговоры матери, не хотела снимать валенки: «А вдруг воздушная тревога?» Наконец все улеглись, мою подружку сморил сон, она что-то бормотала, всхлипывала, на меня напал кашель. Этот неблагозвучный дуэт приглушался руладами могучего храпа Валиной мамы.
На следующий день наш «завхоз», не скрывая радости, с грохотом втащила в комнату зелёный сундук, опоясанный металлическими полосками:
– Спасибо, солдатик помог, а то бы не одолела. У Степановых еле отбила. Вот, Анечка, твой сундук.
– Нюра, ты перепутала, мой синий и с ручками. Надо обратно отнести.
– А я-то удивилась, чего это Тонька так озверела? Как же это я ошиблась? Плетёное кресло у них приметила – наверно, твоё, у них сроду такого не было. Надо разобраться.
– Прошу тебя, больше к ней не ходи, а то нас самих привлекут за разбой.
Тётя Нюра шутливо подняла руки вверх:
– Виновата! Исправлюсь. Самое главное – крыша над головой есть. Завтра сбегаю на фабрику, слышала, ткацкий цех восстанавливают – надо подсобить.
Думаю, как до деревни добраться: мать хочу привезти, нечего ей в землянке мёрзнуть, да и за детьми присмотрит. Окаянный фашист всё пожёг: одни трубы и пепел.
Иногда мысленно возвращаюсь в те дни и не перестаю удивляться, как я и Валя, шестилетние, выжили. Воздушные тревоги, вой сирен, бомбёжки, страх, привычное чувство голода лишали нас милых радостей детства. И долго весь этот ужас напоминал о себе кошмарными снами, а с возрастом, как последствие, – проблемами со здоровьем.
Мама тоже пошла на свою прежнюю работу – в бухгалтерию областного драматического театра. Ей обрадовались:
– Приходите! Чем скорее, тем лучше.
Там же она встретила Екатерину Ивановну Соколову, с которой познакомилась до войны. Их судьбы оказались похожи: обе из «бывших», мама – дочь «буржуя», лесопромышленника, репрессированного; Екатерина Ивановна – дочь священника. По этой причине горя хлебнули немало. Ещё повезло! Обеим удалось окончить педагогический техникум, но работать по специальности пришлось недолго. Учителя должны были вести атеистическую пропаганду, но, воспитанные в православной вере, не отказались от своих убеждений, поэтому окончили бухгалтерские курсы и состоялись в этой профессии.
После революции семья Екатерины Ивановны лишилась жилья и имущества. В 1938 году возвратились в Тверь, приютил их брат Лидии Сергеевны, матери Екатерины, выделив им комнату в своём доме.
– Перебирайтесь к нам, – предложила Екатерина Ивановна, – веселей вместе и не так страшно!
Её матушка ласково нас приветствовала:
– Рады вам, будьте как дома, – весь её облик излучал сердечную теплоту. Нежно обняла меня за плечи: – Ангелочек мой! Маргариточка – цветочек! Давай помогу тебе раздеться…
Лидия Сергеевна присматривала за внучкой Верой и за мной. Мамы, усталые, поздно вечером возвращались с работы: не хватало специалистов.
Память хранит мгновенья минувшего: под образами светлячком мерцает лампадка, слышен тихий голос Лидии Сергеевны:
– Господи, спаси воинов наших, родных и всех людей! – молилась долго, с земными поклонами.
В нашу недавнюю встречу Вера поделилась со мной воспоминаниями Екатерины Ивановны о том, как в 1942 году моя мама, получив скудный паёк, стала есть из пакета крупу:
– Анечка! Потерпите, вечером кашу сварим.
– Не могу терпеть, всё горит внутри, умираю, есть хочу, – прошептала мама.
Заботливые, родственные отношения в нашем женском коллективе помогли выжить и детям, и взрослым, сохранить душевное здоровье, преодолеть испытания