Достоинство возраста. Как относиться к старению. Юлия Жемчужникова
«Мир Тропы». Автор, в отличие от Даля, дававшего среднестатистический конкретный временной срез языка, заглядывает дальше и в историю, и в смыслы:
«Понятие же „старый“, как это ни парадоксально для уха современного человека, соотносится лингвистами отнюдь не с дряхлостью и недееспособностью, как раз с обратным: „старый, стар, стара, старо, укр. старий, др. – русск. старъ“ родственно лит. Storas „толстый, объемистый“, др.-исл. Storr „большой, сильный, важный, мужественный“, др.-инд. Sthiras „крепкий, сильный“» (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1987).
Вечор девку, вечор девку,
Вечор девку сговорили
За старого, за старого,
За старого красну замуж…
Если учесть, что основа этой фольклорной песни может быть чрезвычайно древней, то, не правда ли, смысл песни становится очень и очень неожиданным?!» (А. Андреев).
Сравните с современным пониманием таких песен и сказок: девушку выдали за дряхлого 60–70-летнего, никуда не годного дедушку. В то время как речь идет о замужестве не за Кощеем Бессмертным, а за мужиком взрослым, старшим (в песнях у них и дети нередко).
Итак, «старый» – по А. Андрееву и по-старорусски – матерый, опытный. Часто употребляемое в песнях и сказках словосочетание «старый муж» означает отнюдь не созданный позднее образ немощного, дряхлого деда, а матерого опытного сорокалетнего мужика (порой в песнях так и звучит «стар матер муж»). «Старый конь», не портящий борозды, – не дохлая кляча, а лишь альтернатива жеребцовой неопытности и лишней активности.
Становится ясно: нужно обозначить, что я имею в виду, говоря «старость»[1].
Возраст и только. Ничего больше. Только возраст, следующий за зрелостью, за серединой жизни, возраст после 45–50. Это и есть обозначение старости. Мне бы хотелось, чтобы и вы попробовали, читая книгу, также принять это упрощенное очищенное толкование.
Основная цель данного труда и состоит в том, чтобы вернуть старости ее простое и однозначное понимание как возрастного отрезка – подобно детству, юности и пр., а затем поискать расширенные варианты его наполнения.
Именно этому расширению, похоже, сопротивляется общий разум социума. Как скептичный ребенок говорит: «Да знаю я, что значит быть взрослым!.. Стану большим, женюсь, буду работать и ездить на машине, потом умру». Как подросток, пугающийся перспектив, убегает в попытки не взрослеть… Также люди боятся старости.
Я не собираюсь оспаривать общее мнение, что старость – плохо, и доказать обратное. Я хочу лишь убедить вас в том, что старость есть, и она неопределенна, и может быть наполнена бесконечным числом смыслов.
Названия
К старости отношение примерно как к смерти. Страх и отвращение. Но если смерть, как учил нас Станислав Раевский (мой учитель, руководитель МААП, ведущий аналитический психолог современности), воспринимается часто подобно порнографии (пугает и притягивает), то
Одна из моих претензий к современной научной парадигмеметодологии – требование определения понятий. Такая методология сама по себе весьма ограниченна подобно ньютоновской механике или евклидовой математике. Сейчас уже очевидно, что большинство самых необходимых нам понятий, таких как «жизнь», «человек», «счастье», «любовь», «здоровье» и др., определить невозможно ввиду их беспредельности. Поэтому я уверена, что необходимо ввести как правильный термин – «обозначение».