Подземный художник. Юрий Поляков
Да, конечно…
– Ну и слава богу! Она знает обо мне?
– Знает. Она видела тебя на сцене.
– Значит, как в анекдоте? Наша – лучше всех…
– Ли, зачем ты так?
– Я не Ли. Меня зовут Лидия. Запомни!
После этого объяснения Эдуард Викторович не показывался у нее две недели. И не звонил. Нинка, узнав от подруги про ссору, посерьезнела и сказала очень значительно:
– А ведь ты его подсекла, кальмара этого! Теперь главное, чтобы не сорвался!
Нинка постоянно ездила на рыбалку с Рустамом и вся была в древнем искусстве ужения.
– Не хочу я за него замуж! – совершенно искренне воскликнула Лида. – Я его не люблю…
– А любовь-то тут при чем? Он должен на тебе жениться… Ты женщина или надувная кукла? А женщин мужики видят в нас только в тот момент, когда надевают кольцо на палец! До этого мы для них всего лишь более или менее удачная комбинация первичных и вторичных половых признаков. Поняла, Зольникова?
– Что я должна понять?
– Рожай от него – вот что! Чем богаче мужик, тем больше у него должно быть детей. Для справедливости!
– Ни за что!
Благонамеренная Дама без устали твердила, что Лида не имеет права разрушать чужую семью и уводить мужа у жены и отца у троих детей.
«Ты должна с ним расстаться!» – требовала она.
Но Оторва тоже времени зря не теряла: «Зольникова, не будь дурой!»
Эдуард Викторович появился через две недели и подарил Лиде старинное кольцо с изумрудом. И все пошло вроде бы по-старому. Но это только на первый взгляд. Дама убеждала, что нужно или уйти от него, или смириться с жизнью на обочине чужого семейного счастья. Она посоветовала Лиде вызубрить все домашние праздники любовника и даже заставляла покупать подарки его жене и детям к дням рождения и именинам. Тем временем Оторва вела строжайший учет каждой неловкости или небрежности Эдуарда Викторовича, будь то чересчур нежный разговор с женой по телефону в ее, Лидином, присутствии или два выходных дня, проведенных им в семье. (По молчаливому уговору суббота принадлежала любовнице, а воскресенье – супруге.) Оторва научила Лиду изображать в постели страстное исступление с последующим тихим отчаянием: вот, мол, ты сейчас уедешь к ней, а я, а я, а я…
«Может, заплакать?» – советовалась Лида.
«Ни в коем случае! – предостерегала Оторва. – Наоборот, надо встать с постели и сразу превратиться в чужую, в абсолютно чужую! Чтобы он смотрел на своего полпреда и спрашивал: “Парень, а может, это все нам с тобой приснилось?”»
«Да ну тебя!»
«Не “да ну”, а делай, что говорят!»
«Как?»
«А это уж ты сама придумай – как!»
И она придумала: когда потом они ужинали, Лида заставляла себя вспоминать Севу Ласкина, еще здорового, нежного, неутомимого.
«Молодец! – хвалила Оторва. – Мужик должен изредка догадываться о том, что женская память – братская могила его предшественников!»
– Ли, о чем ты думаешь? – раздраженно спрашивал любовник.
– Я? Да так… О разном, – доверчиво улыбалась она.
– А все-таки?
– Сказать?
– Скажи!
– Я