Жизнь с нуля. Мари-Сабин Роже
до вязкой темно-бурой каши. Пакита уже смирилась. Она покупает себе растворимый кофе и заваривает его в собственной кружке в виде ярко-розовой свинки, которую держит за хвостик, изящно оттопырив мизинец: настоящая принцесса. Или же – она старается делать это как можно чаще – приходит пить кофе ко мне.
Только клиенты отваживаются принимать участие в экспериментах Насардина. Либо это новички, которые поступают так по незнанию (и платят за это), либо постоянные посетители, которые сознательно приносят себя в жертву: ведь Насардин такой милый, когда предлагает им кофе, и глаза его горят надеждой…
– Сварить вам кофе по-восточному, пока печется ваш блинчик? Нет, что вы, это доставит мне удовольствие! Вот увидите, на этот раз, хвала Всевышнему, я сделаю его как надо!
Но никогда – никогда! – у него не получается как надо.
Бывает, что в награду за смелость Насардин гадает клиентам на кофейной гуще. Садится на подножку фургона и резким движением опрокидывает чашку на блюдце. А поскольку он всегда кладет в турку очень много кофе, ему всегда есть о чем рассказать. Сидя напротив и незаметно выплевывая похрустывающие на зубах обломки кофейных зерен, клиенты смотрят на блюдце, слушают Насардина, который опытным глазом вглядывается в потеки гущи, и делают вид, что верят ему. Он говорит им о путешествиях, расставаниях и новых встречах, а Пакита тем временем печет блинчики. Он придумывает им чудесное будущее, и в его словах столько искренности и столько поэзии, что каждый гадкий утенок видит себя лебедем. Это будущее, написанное на блюдце из огнеупорного стекла, – дешевка, подделка, обман, скажете вы? Может, и так. Но люди, слушая Насардина, невольно поддаются его чарам – и в них снова оживает надежда. И ничего, что блинчик успел остыть: уходя, они чувствуют, что на сердце стало чуть-чуть теплее.
Пакита смотрит им вслед и просветленно улыбается, если это мужчины, либо раздраженно пожимает плечами, если это женщины, в особенности женщины моложе ее – то есть все чаще и чаще. Она слишком любит своего красавчика и не верит, что можно устоять перед его чарами, когда он бархатными карими глазами смотрит на тебя и горячими руками нежно берет у тебя чашку. Ей кажется, что она видит, как вздрагивают ресницы, блестят глаза, краснеют нарумяненные щеки. И она бросает на возлюбленного уничтожающие взгляды, призывает на головы бесстыдниц все мыслимые несчастья, злобно взбивает венчиком тесто и ворчит почти в полный голос.
– Да навали им хоть ведро этой гущи! Что там можно увидеть, кроме черной бурды?
Пакита боится потерять своего Насара.
Сорок лет она изводит его, устраивает сцены, впивается в него хищным взглядом, едва он поворачивается к ней спиной, опутывает его, словно цепкий плющ, и корчит презрительно-равнодушную гримасу, когда он говорит, что любит ее. А он, старый хитрец, терпит ее капризы, успокаивает, называя глупышкой, прощает ей причуды и странности и с каждым днем обожает все сильнее.
Если бы она могла, то убивала бы всех женщин от пятнадцати до шестидесяти лет, которые подходят к нему на близкое