Безусловная нелюбовь. Как семейные установки влияют на мою жизнь. Вероника Дикер
каким-то мясом (после чего вплоть до 14-ти лет почти его не ела). Винегрет меня заставляли есть, а мне не хотелось. Воспиталка насильно засунула ложку с винегретом в рот. И меня вырвало прямо на платье. На красивое красное платье. Меня поругали, а затем раздели и помыли под душем. Я чувствовала вину, стыд из-за того, что меня вырвало и из-за того, что я стою голая, беззащитная, а чужие тётки грубо моют моё тело. Чувствовала себя гадкой, ужасной и жалкой. С тех пор могу есть свёклу только в борще.
Тихий час был для меня пыткой. Насилием. Не хотела я спать и не чувствовала себя безопасно для того, чтоб уснуть со спокойной душой. Приходилось лежать в кровати и скучать, дожидаясь, когда он закончится. Один раз только хорошо помню, как заснула. Но меня разбудили. Устроили бой подушками. Кто-то запустил подушку, и она прямо мне в голову прилетела. И от этого я проснулась. Было очень обидно.
В саду у меня была подруга Оля, жившая в одном подъезде со мной. Однажды мы гуляли на детской площадке втроём с ней и младшей сестрой. Оля больше интересовалась сестрой. Играла с ней. Так я первый раз почувствовала ревность и зависть. Но мне казалось, что только такого отношения и заслуживаю. Потому что я забитая, стеснительная, пассивная и всего боюсь. А сестра весёлая, активная. Конечно, с ней интереснее.
Самые неприятные воспоминания раннего детства связаны с дачей с детским садиком. Летом детсадовских детей отправляли на «дачу» в Солнечное. И нас с младшей сестрой родители туда тоже два сезона подряд сплавляли. Именно сплавляли – так я это воспринимала.
Второе лето было особенно ужасным. Всё, как в кошмарном сне. Было это в тот год (начало 90-х), когда все деревья были окутаны мерзкой белой паутиной, как коконами. Под одним из деревьев стояла скамейка. И с этого дерева на скамейку падали личинки. Туалеты, как в лучших традициях советских дач, дырки в полу, в которых кишели опарыши.
Одна девочка меня ненавидела. И постоянно говорила об этом мне в лицо. При этом корчила жуткую рожу, хмурилась и выпучивала глаза. Я её очень боялась. Но никому не рассказывала об этом. И как-то я услышала от кого-то из других детей одну дразнилку. И вот проходит она мимо меня, и я, чувствуя сильных страх, выпаливаю ей эту дразнилку:
– Хочешь моей смерти? – спрашиваю.
– Да!
– Укуси мою какашку до кровей.
План был такой: после моих слов она сама меня начнёт боятся и, наконец-то, отстанет. Подействовало ли это? Уже не помню.
А по ночам на эту дачу забирались бомжи. Они пролезали через дырку в заборе и что-то воровали. Что они там у детей могли воровать? Игрушки? Потому что забирались они именно в игровую комнату. И на утро от неё по дорожке до дырки в заборе были рассыпаны кубики и прочие игрушки.
Не уверена, точно ли это делали бомжи, по крайней мере воспиталки нам так рассказывали. Мы, естественно, очень боялись. Конкретно мне там было очень страшно.
А нянечки