Каббала власти. Исраэль Шамир
лет назад горные племена (библейские Бне Израэль, «Сыны Израиля») в конце концов нашли общий modus vivendi1 с прибрежными «народами моря» и вместе эти сыновья Самсона и Далилы стали прародителями создателей Библии, апостолов Христа и современных палестинцев. Сочетание развитой технологии филистимлян и любви горцев к нашей иссушенной зноем земле позволило создать такую сокровищницу духа, какой была древняя Палестина. И я не вижу в том ничего невозможного, и нахожу даже желательным, если история повторится, и славный образ юного Фариса, сражающегося с танком, встанет в один ряд с образами царя Давида и святого Георгия в сознании и в учебниках наших палестинских детей.
Стена
«Стену» Пинк Флойда крутили в старой раздолбанной киношке с поэтическим названием «Семадар» («Цвет Лозы»), в Немецкой Слободе. Ее каменные увитые плющом дома 19-го века сохранили красные черепичные крыши, готические надписи – стихи Псалмов – на фронтонах, но не уберегли хозяев – немецких колонистов, изгнанных или убитых в 1948 году.
«Семадар», названный редким словом из Песни Песен (2:15) был любимым кинотеатром в Потерянном Раю Палестины, в до-израильском Иерусалиме. Здесь встречались британские офицеры и местная золотая молодежь: коренные палестинцы, армяне, греки, евреи, русские, немцы. В узком и тенистом дворике «Семадара» возникали союзы, пересекавшие этнические и религиозные границы: дочь греческого купца влюбилась в шотландского летчика, а знатный араб, ведущий свой род от полководцев Саладина, пленил юную еврейку-комсомолку. «Семадар» пережил страшный 1948 год, как ископаемый лед – эпоху глобального потепления, – и остался напоминанием о былых, лучших временах.
В 1980-х годах порядком запущенный «Семадар» все еще годился для семейных походов в кино – это было до расцвета телевидения, видео и компьютеров, – и мы туда часто ходили с детьми. Но «Стена» оказалась проколом. В середине фильма есть страшный кадр: разинутая на весь экран зубастая пасть. Когда пасть надвинулась на зрителя, наш семилетний малыш не выдержал и бросился из зала с воплем. Но и фойе был оклеен плакатами с тем же прожорливым ртом! Сын успокоился лишь через несколько часов, но этот символ «Стены» – зияющая всепожирающая пасть – остался погребенным в моей памяти.
Он выскочил, как хорошо смазанная пружина на этой неделе, когда – после замечательной прогулки – я натолкнулся на Стену. С раннего утра мы гуляли по мягким сглаженным холмам Палестинского Нагорья, утопали по пояс в густой траве, рвали высокие стебли полевой орхидеи, пересекли речку: в ее струях плескались полностью одетые смуглые мальчики и нежно-белые лунноликие девочки, а на берегу, их приветливые родители из деревни Аната накрывали импровизированный стол. Нам повстречался русский монах, спускавшийся из расположенной на страшной крутизне лавры блаженного Харитона; мы вспугнули выводок горных серн с белыми отметинами на крупе; затеплили свечу у иконы Богородицы в православной церкви Тайбе:
Образ жизни (лат.).