До начала зверей. Анна Новиковская
гряды, старому диметродону осталось лишь дообгладывать позвоночник, сдирая те немногие куски мяса, до которых не смогли достать зубы более крупного хищника. Если тамбакарнифекс мог лишь резать и отрывать, диметродону вполне по силам было разгрызать некоторые не слишком крупные кости, так что ему удалось кое-как набить живот, после чего от несчастной сеймурии остались лишь клочья шкуры да массивный череп, валяющийся на забрызганной кровью почве.
Еще один эудибам, неторопливой рысцой направляющийся к своему убежищу, промелькнул мимо, подхватив роющуюся в ошметках мяса одинокую многоножку, после чего, не сбавляя скорости, принялся подниматься на вершину осыпи, торопясь как можно быстрее достичь уютной и безопасной расщелины среди камней. Что касается старого диметродона, то его собственное логово – просто засыпанная мусором ямка на опушке небольшого хвойного леса – беспощадно уничтожила вода, и сейчас, устраиваясь на ночь, он мог рассчитывать разве что на кажущуюся безопасность между двумя большими камнями, кое-как скрывавшими его яркий «парус». В отличие от беззаботной рептилии, готовой прижиться хоть на голой земле, диметродон относился к выбору логова более придирчиво, и этот старик еще долго, долго не сможет найти подходящее место, чтобы назвать его «своим», так что, волей или неволей, придется ему какое-то время держаться рядом с тамбакарнифексом, как рассчитывая на то, что более крупный хищник отпугнет от его персоны возможных противников, так и лелея скромную мечту рано или поздно отведать-таки «запретного плода» – мяса из туши своего самого безжалостного врага.
День за днем, день за днем… Он терпелив, этот диметродон – вот только самка тамбакарнифекса еще терпеливее, и пока эта ходячая древность будет околачиваться поблизости, она ни на мгновение не даст себе расслабиться, лечь и умереть от полученных ран. Пока он рядом, пока ее ноздри обоняют его запах – что ж, из ее короткой памяти еще не окончательно стерлись воспоминания о собственном детстве, когда совсем еще молоденькую «ящерку» такие же свирепые плотоядные с «парусом» на спине загоняли на корявые ветки деревьев. И сидела она, свесив хвостик, на высоте добрых двух с половиной метров, и смотрела, как щелкают могучие челюсти, а недовольный промашкой хищник вертится внизу, будто надеясь, что дерево внезапно упадет и откроет ему путь к облюбованной жертве. О, она помнила их – эти жутковатые морды, эту ярко раскрашенную кожу, этот запах, забивающийся в ноздри! – запах, который не смогла забыть и через несколько лет, запах, заставивший ее, как последнюю падальщицу, разорить найденное на берегу реки гнездо и, фыркая от все той же кислой вони, сожрать всю кладку мягких кожистых яиц, из которых уже никогда не выведутся детеныши.
Впрочем, не стоит обманываться: она не питала к диметродонам ненависти – это была естественная реакция на потомство конкурирующего хищника… при