Прозаические опыты. Николай Андреевич Боровой
чем моя мать… Она извела нас… Целыми днями она жалобно причитала как ребенок, плача и иногда и вправду как ребенок выпячивая нижнюю губу, смотрела на цветущие кусты перед окнами – на беду, ей выпало умирать весной – описывала их красоту самой себе, и будто прощалась, будто говорила – как хорошо было бы жить и жить, смотреть на них от весны к весне, какие вы счастливые… как же это неправильно, что эти прекрасные цветы будут, а я их уже никогда не увижу… Мамочка моя, мамочка, мой милый ребенок, не заметивший, как навечно прожил жизнь, вечна твоя память.. ты была чиста душой, но в эти длинные и мучительные для нас дни, мне иногда казалось, что в детском трепете перед смертью, тебе кажется несправедливым, что ты умрешь, а мы продолжим жить… Изо дня в день она расписывала свои похороны, давала указания как себя повести, жалела себя, смотрела на приближающуюся смерть, прощалась, не щадила ни нас, ни себя, и казалось, что в ней живет какая-то языческая, безумная надежда, ведомая наверное всякому живому существу на этой земле, что если она вдоволь прольет слез, пожалеет себя и помолится, то случится чудо, и судьба минет стороной, и еще много весен и лет подряд она продолжит сидеть по утрам и вечерам у своего окна, дожидаясь детей, любуясь цветами и перемалывая университетские сплетни с посещающими ее студентами и молодыми коллегами… Мне кажется, она не верила до последних минут, пока не схватила меня за руку и не сказала – ой сынок, что-то у меня все плывет-плывет…
Сестру она довела тогда до нервного срыва и увольнения – несколько лет та не могла выйти перед детьми преподавать… я поначалу держался – на виденном, на бьющем из Сашиной разорванной ноги фонтане крови, на десятках таких же ног, и лиц, и смертей, которые я видел после… иногда в душе, помимо выжигающего огня сочувствия и страдания вместе с ней, когда я готов был умирать болью прощания вместе с ней и умереть вместо нее, разливалась усталость, безразличная ко всему, и мысль, когда подспудная, а когда откровенная, ясная для меня самого – господи, ну когда же наконец… Как мы, бывает, тяготимся смертью и муками ближних, которые мешают нам продолжить влачить ношу собственных жизней, участвовать в карнавале, продолжать катиться в его водовороте к неотвратимому – к такой же смерти, к такой же судьбе, ненужности и опостылости для окружающих, пока еще есть время, пока дана еще фора… бессмысленно просмотрев жизнь как фильм, и бессмысленно подойдя к его концу. Как часто и чудовищно мы не желаем видеть очевидного, даже если оно дышит в лицо, не желаем понять – это нам самим когда-то умирать и отвечать, за то, как мы жили, что сделали и оставили после себя… Как же желаем мы пользоваться жизнью и не знать о том, что над жизнью каждого есть неотвратимый суд, что ничего страшнее нет этого суда, не желаем слышать голос глашатая, который обращается к нам смертью близких… Наверное, еще тогда, после сашиного заостряющегося лица, я понял – я так не могу, не буду так, иначе