Завеса. Ольга Ивановна Кургуз
и увели моего мужа. Куда? Живой ли? Жена ли я, вдова? Да и как жить, детей поднимать? Скажи что видишь. Устала ждать, вестей ни каких, столько лет и ни звука, куда только ни писала, даже в программу на ТВ «Жди меня»…
Т. (берёт фотографию мужа рассматривает) Живой он. Только память у него отшибла. Попал к женщине, она его выходила, был бит много. Но как его зовут, и, вообще, кто он – не помнит. Начал жизнь с чистого листа. Ты его не найдёшь! Да и как найти, если это совсем другой человек. А ты встретишь свою судьбу. Будет у тебя другая жизнь.
М. (горько улыбаясь) Ах Славик, Славик… Говорила ему, не продавай машину. Он её сам по частям собрал, ездил, учил вождению, а тут эта резня. Съездил в Баку, я в Ярцево с детьми сидела, продал машину, хотел купить мне шубу… Зашел к матери, его здесь и взяли. Заломили руки, увели. Увели и отца его – он участник войны, там пуля не достала, а здесь, в мирное время… Чего мне теперь ждать? Какому богу молиться? Дети крещёные в русской церкви. А я… да и Славик не крещёный, говорят, о нем и молиться нельзя.
Т. (участливо) А ты молись. Сама, своими словами, дома, как можешь. Но не вижу я вашей совместной жизни. Прости. Может быть, ошибаюсь. (Пауза) А ты верь, вернется твой Славик.
М. (опустив глаза, смахивая слезу) Так все-таки вернется?
Т. (смущено) Пойду я.
М. Посиди. Посиди. Оль! (громко) Оль! Иди сюда! (на кухню входит Олеся)
М. Позови маму! (появляется Ольга)
М. Вот Татьяна! У неё дар. Она тебе все скажет.
Ольга. Не надо. Я не верю гаданьям. (Ольга и Олеся садятся рядом с Мариной.)
(Вдруг Татьяна меняется в лице. Выпрямляет спину, поднимает со лба челку и, пристально глядя на Олесю, говорит)
Т. Ты не узнаешь меня?
Олеся – ??
Т. Июнь 1744 год. Церквушка Воскресения в Барашах, что на Покровке в Москве. Мы венчаемся с голубчиком Алёшей. Ты – моя фрейлина… стоишь позади меня, Алешенька совсем оробел, дрожит как листочек. (пауза) Об этом событии напоминает вызолоченная императорская корона, поставленная на церкви под крестом… А вот… раскольник, бороду отрастил, а я ему: «Смерд поганый…» (она властно подняла руку) «Гнить будешь ты и твои дети, если не покаешься» (пауза) А вот зима 1746 год… Роды были тяжелыми, но моя девочка, моя Августа, родилась на свет «в рубашке» Слабенькая была, но должна была быть счастливой! Не сбылось. Хотя, как знать, может быть молитвами Досифеюшка род наш вымолила.
Олеся. (падает на колени) Матушка! Государыня Елизавета Петровна! Признала! Признала! И как мы едем на богомолье с владыкой Амвросием в Св.-Троицу, и как в Воскресенский монастырь, что патриарх Никон заложил, пожертвования везём. Все вспомнила!
(Ольга и Марина с изумлением переводят взгляды с Татьяны на Олесю, с Олеси на Татьяну)
Т. –Ел. Петровна (с достоинством начинает читать:)
В старой церкви ставлю я свечи,
Чтобы Бог оступиться не дал.
Кто сказал Вам, что время излечит,
Он, наверное, так не страдал…
(пауза)
И