Марья-искусница. Геннадий Петрович Перминов
горнило, – грозно рявкнул старик, наметанным взглядом осматривая стершиеся подковы. – Три штуки на замену! – крикнул он в настежь распахнутую дверь, где девушка равномерно качала меха. Огонь равномерно гудел, доводя до определенно-малиновой раскраски заготовки, которые Никанорыч положил заранее.
– Начали, девка! – залихватски выкрикнул старик, швыряя на наковальню первое подобие будущей подковы. Тюк-тюк! Бух! Тюк-тюк! Бух! Ш-ш-ш! Зубило. Правило. Молоточек. Кувалда. Из ржавой бочки старик достал уже готовое изделие и трусцой, на улицу. Недоуменное конское ржание, а затем, торопливое шарканье стариковских ног.
– Первая готова, Марьюшка! Следующую! – самозабвенный задор старого кузнеца охватил и девушку и она автоматически, самопроизвольно делала то, что действительно надо было делать. И так целый день. Закончили они, когда на деревню опустились поздние сумерки.
– Гоже сработали! – удовлетворенно пробурчал старик. – Умаялась, поди?
– Умаялась, – выдохнула Маша и, скинув рукавицы, присела на лавочку, чувствуя блаженную и приятную усталость. Она прекрасно понимала и была счастлива этим осознанием, что именно с этого дня она по-настоящему, по-взрослому, наравне с любимым Васяткой начала ковать победу. Пусть не так, как Васька, как Николай, как все мужики, но все-таки…
Первую партию лошадей они с дедом обрабатывали четыре дня. С раннего утра и до позднего вечера из маленькой, насквозь прокопченной кузницы, доносились звонкие удары, лениво выползали разреженные клубы пара, да слышалось тяжелое сопение мехов. С каждым ударом, с каждым выкованным копытом девушка чувствовала, как растет её мастерство, повышается точность удара и умение рационально расходовать свои силы.
– Ты не части билом-то, не части, – наставлял старый кузнец юную помощницу. – Бей реже, но точнее. Тогда и уставать меньше будешь и радости от работы будет больше!
Не успели отправить первый подкованный гурт, как подоспел второй, а за ним подвезли и третью партию. Маша настолько втянулась в свою явно не женскую работу, что не мыслила дальнейшую жизнь без кузницы.
– Умная ты девка, толковая, не чета внуку Ваське. Тот, как воду в ступе молотил и брал силой, дурью, показным ухарством, а ты до всего своим умом доходишь, – скупо хвалил ее старый кузнец в редкие минуты перерыва. – Прежде чем ударить, мысленно думаешь, куда надо бить. Потерпи, маленько разгребемся с делами, сделаю я из тебя настоящего кузнеца. Не просто кузнеца, а мастера.
Незаметно пролетело второе военное лето и наступила дождливая осень. Работы в кузнице поубавилась, но Никанорыч не спешил выполнять свое обещание. Однажды, зимним вечером, когда они со стариком ковали кладбищенскую оградку по заказу городского партийного работника, старый кузнец небрежно, как бы невзначай, начал разговор:
– Не передумала еще с кузней жизню свою связать? – и внимательно, будто в первый раз, оглядел крепко сбитое тело девушки.
– Нет, – Маша отрицательно покачала головой и замерла с кувалдой