Традиции & авангард. Выпуск № 1. Коллектив авторов
на улице. Дед пытается завести машину. Ж-ж, пф-пф. Только что она тарахтела, теперь молчит. Середина зимы, настоящая стужа. Усы деда покрылись инеем. Иней, кажется, и в носу Вити, пробирается все глубже при каждом вдохе. Витя и дедушка в городском. Дедушка в меховой шапке и дубленке. Широкой, тяжелой, он в ней еще больше, еще… сильнее. Понедельник. Вите нужно в садик.
Под капотом слышится металлическое дребезжание, оно стихает, потом снова слышится.
– Ничего не понимаю, – говорит дед, выходя из машины, – неужели аккумулятор? Свечи?
От суеты шапка съехала набок, и видно, как по черным вискам вверх ползут первые седые нити. Или… тоже иней? Дед открывает капот, скидывает рукавицы. Он погружает голые руки в холодное нутро автомобиля.
– Потопай ножками, – говорит бабушка, – потопай, – и легонько толкает Витю в спину. – Может, мы пока в дом?
– Сейчас, – бормочет дед, – сейчас. Подождите.
Они ждут. Дед снова садится за руль, пробует завести. Неуверенное цоканье сменяется глухими хлопками. Они переходят в сытое, довольное урчание. Хвостом треплется густой белый дым.
– Ну всё! – говорит дед торжественно, подходит к капоту, натягивает рукавицы. – По коням!
Бабушка открывает заднюю дверь. Витя садится. Спиной, сквозь пуховик, чувствует холод сиденья.
– Вот так, Витька, – устроившись за рулем, весело произносит дед, – терпение и труд все перетрут!
Он оборачивается. Улыбается Вите ласково и длинно.
Витька молчит. Он шмыгает носом и шевелит коченеющими пальцами в ботинках. Труд ему понятен. А терпение? Зачем нужно терпеть – браться голыми руками за лед металла? Этот ребус ему не дается. Он смотрит на окно, стаскивает варежку и прикладывает ладонь к заиндевелому стеклу…
От тепла крылья оттаяли. Муха сделала еще несколько шажков и взлетела. Медленно, тяжело, шумно. Витя долго следил за ней, за маленьким черным вертолетиком, пока тот, набрав высоту, забравшись под самый потолок, вдруг не исчез. Витя прошелся, задрав голову, – пусто. Будто испарилась. Ну вот… Оттаивал тебя, а ты…
Он сел на стул, надел болоньевые штаны, шарф, шапку, куртку. Снял с батареи валенки, сам натянул на них калоши и вышел во двор. Увидев Витю, Грэг отчаянно зашелся лаем, рванул вперед, вскочив на задние лапы, цепь поднялась, зазвенела, и ошейник утонул в шерсти. Синички, принявшиеся хозяйничать в миске пса, переполошились, вспорхнули и с писком вылетели за ворота.
Витя крикнул:
– Фу! Фу!
И Грэг нехотя замолк. Опустился на снег, грустно положил голову на передние лапы и опять заскулил, продолжая возбужденно мотать хвостом, высунув язык, алый-алый.
Снега во дворе было мало, и сырой, почти вода, но слепить снежки можно: нужно сгрести кашицу со дна телеги, со скамьи, есть чем разжиться у сложенных длинных досок, у сваленных близ амбара железных листов. Но Витя еще осенью продрал там куртку, и бабушка строго-настрого запретила играть рядом. Пять небольших комков – все, что удалось заготовить –