Судьба. Исключение виртуальности. Геннадий Яковлевич Шапиро
под которым стоял он, вдали белели колонны дворца. Впрочем, она всегда отличалась экстравагантностью. От размышлений его отвлек какой-то шум. Надсмотрщик избивал раба. Тупо, с оттяжкой. Видно было, что это доставляет ему удовольствие. Лицо несчастного уже давно превратилось в кровавое месиво, из которого еще долетали какие-то слова о милосердии и справедливости.
Удушливая волна непонятного гнева захлестнула его. Изощренное изнурительными тренировками и лучшими мастерами тело, каждой клеткой впитавшее древнее знание, было совершенным орудием убийства, отреагировавшим на гнев, как приказ действовать, молниеносно, безошибочно и беспощадно. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что остался один. Объект его заступничества просто испарился, бежав и от палача, и от заступника с невероятной для самого себя скоростью, ибо и тот, и другой были для него суть части одного механизма.
– Так оно, пожалуй, и лучше – подумал он.
Найдя под навесом нехитрое приспособление, весьма отдаленно напоминавшее лопату, он закопал тело. Действовал он скорее инстинктивно, нежели осознанно стремился скрыть следы преступления, ибо ни одной минуты не применял к содеянному этой категории права. Пожалуй, он еще успеет во дворец к церемониальному ужину…
Церемонии такого рода были для него однообразно-утомительны. Он незаметно выскользнул из комнаты. Неужели она знает? Не может быть. Да и что ей до какого-то надсмотрщика. Людей такого рода она не видела, даже когда смотрела в упор из-за занавески носилок – они для нее просто не существовали. Впрочем, так же, как и он сегодня. От размышлений его отвлек какой-то шум. Он огляделся: ряды выложенных для просушки кирпичей, замешанных на глине с соломой, доходили почти до навеса, под которым стоял он, вдали белели колонны дворца. «Зачем я снова здесь и как я здесь оказался?». Источником шума были два голодранца, по виду – рабы. Один из них смешно и беспомощно отбивался от другого, лепеча что-то о милосердии и справедливости. Заметив его они на мгновение замерли, готовые исчезнуть, испариться из поля зрения этого аристократа, но вдруг тот другой, который покрепче, приблизил к нему своё лицо: «Ну что, может и меня убьешь, как того египтянина». Удушливая волна захлестнула его, но теперь это был страх. Он забыл, когда в последний раз испытывал это чувство, давно уже перестав бояться боли и даже смерти. Так что же сейчас повергло его в липкий удушливый ужас? Много позже он понял – это был страх судьбы. На этот раз лик её был омерзителен: изуродованное непосильным трудом и ядовитыми испарениями, лицо расплылось в зловонной, редкозубой улыбке. То, что двигалось ему навстречу не могло, не имело места быть в одном с ним мире, а потому и называть это не было необходимости. Название пришло откуда-то со стороны – «РАБ». Он обернулся. Даже гнев не искажал её лица, но озарял его изнутри каким-то нездешним пламенем. Однако такой он её не видел. Её бёдра качнулись, казалось, она выдавливает из себя слова из-за душившего её отвращения.
– Ты