Мы родились в тельняшках. Сергей Зверев
что «их» только двое, верхи вначале обозначили свое желание:
– Штурмуйте, чего вы ждете?!
Но, услышав про автоматы и бронежилеты, передумали: нет, мол, обождите, пока прибудет спецподразделение.
Командир диверсионной группы приказал наемнику разобраться с рюкзаком покойного.
– Не скучай, давай расставляться, я тебя прикрою в коридорах. Через час-полтора полезут.
Сербам не повезло. Майор приехал, командир ихний, какой-то поджарый, как актер, мучающий себя фитнесом. Ребята с ним – мясцо на сухожилиях и кожа. Вроде славяне, а нет качка-мужичка с пузиком.
Несмотря на кажущуюся худобу, служивые быстро построились, и бронежилеты их к земле не прижимали.
Офицер группы захвата общался с Ристичем несколько минут. Узнав, что единственную спасенную женщину сейчас с переломами везут в госпиталь, выматерился, что принято в этих краях, как и поголовное курение, обосновывая негодование тем, что им нужен кто-то, кто был в здании.
Через паузу следователь сообщил:
– Там, похоже, всех… Если кто уцелел, то случайно, спрятался или сам убежал. Но я никого, кроме девчонки, не видел.
Спецназ, подогреваемый жаждой мести, пошел, полез, пополз в здание через парадный вход. А попробуют бежать, снайперы найдут.
Двое против пятнадцати. Без шансов. Что бы там они на себя ни надевали.
Зачистив первый этаж, солдаты нашли в двух крайних комнатах двенадцать человек. Двое мужчин, десять женщин. Ни ран, ни ожогов, ни ссадин. Только шок.
Держа под прицелом лестничный пролет, ведущий на второй этаж, Лоренк еще раз хотел услышать, что оставшийся в микроавтобусе Фатос их не кинет.
– Мы начнем… – зашептал Резар, но не успел договорить. Шуршание гражданских внизу исчезло. Идут. Все строго, методично, как положено.
Нарочно шаркая по мраморным плиткам и приглашая наступающих подняться за ними, пара поднялась выше. И снова пауза. Второй этаж подвергался санации: комната за комнатой, угол за углом. Двигаясь парами, бойцы зачищали сектор за сектором.
Майор, убедившись, что все чисто, жестом приказал двигаться выше, а сам вошел в зал и рывком поставил на ноги пораженного видом бойни и севшего на колени молодого солдата.
Расстрелянные люди лежали неестественно, в лужах свернувшейся собственной и чужой крови. Вповалку, вперемешку. Мужчины и женщины, старые и молодые. Те, кто сегодня утром сказал своим родным и близким «я ушел», или «ждите к вечеру», или «пока-пока».
Убитый парень, вчерашний мальчик, лежал к майору ближе всех, положив свою голову на спину разорванного взрывом гранаты охранника, смотрел на вошедшего и как будто спрашивал: ну как? не слишком тут у нас, правда? Извини, я ничего не смог сделать.
«А надо было идти в армию», – как-то не к месту подумал офицер.
Они больше никогда не улыбнутся, не скажут «люблю», «прости» или «здравствуй». Секундное замешательство оборвалось.
Майор вернулся. Психология доктора. Все-таки есть в рациональном подходе какой-то волшебный,