Одинокий волк потерянной стаи. Герман Ломов
В.А.
За окном ударили заморозки. Самое время сидеть дома, в полумраке, а кухне, за чистой скатертью. Чаёк попивать, сигареты потягивать.
А они молча глядели в окно на огни ночного города, понимая, что ещё предстоит долгий путь в никуда этой ночью и какое-то необъяснимое чувство радости от предстоящего действия наполняло каждого.
Часы пробили одиннадцать. Затушив сигареты, они покинули тихое пространство кухни. Ночь приняла каждого в свою бездну…
…Их разделяли 83 489 километров и 176 световых лет.
* * *
Сидел. Читал газету. Анекдоты.
«Потерялась собака породы ротвейлер, ошейник коричневый, кожаный, черная с рыжими подпалинами, четыре года, сука… падло! Зачем я живу в этой стране?».
Прочитал – и головой об стол, зарыдав. От жгучей правды и собственного бессилия. Вот так анекдот…
* * *
Хорошо сидеть в каком-нибудь офисе. Просто так. Гостем. Сидеть и ничего не делать. Стирательную резинку в руках мять бестолково, шилом в стену тыкать, орлянку крутить случайно найденной монетой. А кругом – барышни. Милые и не очень. И работы, впрочем, до хуя. Плевать. Водить тупым, ничего незначащим взглядом по стенам. Если бы ещё в офисе курить разрешили – вообще бы на девятом облаке оказался.
* * *
В ряде регионов страны возникли криминальные зоны – Армения, Кавказ, Средняя Азия – большая тревога.
Центральные органы располагали информацией.
Мне снились окровавленные банкноты у подъездов
И одинокий прозрачный глаз, простреленный побережьем сломанных подразделений,
Птица, прибитая гвоздем к телу суток,
Уходящие степи, разрезанные насквозь,
Пылающее мясо на пепле страны. Это дождь обознался.
Запах розы и черных крыльев.
Мне снилось мое приближение
И украшенные бриллиантами ноги ушедших лет,
И лик обжаренной сковородки, как прадеда чистых страниц.
* * *
Отдыхая в пещере – шел тогда 973 год нашей эры – в Мексике, в пляшущем огне я увидел:
Потерянное портмоне забытого этнографа,
Много-много бензопил у башен городской ратуши и
образ Гитлера, только без усов.
Через 18 дней я был принесен в жертву богине Детросфеме. Сгорел на костре. А ведь был ювелиром. Ну, никакого уважения у этих туземцев.
Ужасное было времечко, скажу я Вам…
* * *
Ненавижу, когда плачут женщины и дети. Не в истерике, а тихо, спокойно. Не могу. Сразу же ничтожеством себя чувствую. Оттого и реакция неадекватная: когда успокаиваю, когда ухожу, когда начинаю психовать, стулья пинать.
* * *
Вечером он шёл по улице. Осень. Забрызганные грязью авто, пасмурные пешеходы, всё было хреново – даже душа материлась. Он шёл и не знал, куда смотреть. Вдруг, когда ему уже хотелось закричать на всю улицу, какая-то неведомая сила подняла его взгляд к небу. И небо сгустками облаков, сквозь которые были видны очертания яркого, синего облика Вселенной, виновато улыбнулось ему.
* * *
Ровинскому М.А.
Москва слезам не верит,
Москва