Ворон. Александр Гребёнкин
оглянулся, посмотрел вверх на деревья. Птенец явно выпал из гнезда. Но ни каких – либо гнезд, ни взрослых птиц, предъявляющих родительские права, замечено не было. Тогда Одинцов взял вороненка, завернул в тряпицу и отнес домой. Он шел и чувствовал, как в его кармане бьется и пульсирует жизнь. Птенец вовсе не собирался кусаться или щипаться и позволил доставить себя без лишних хлопот.
Придя домой, Одинцов долго думал, что делать с птенцом, оставлять его или нет. Ему, человеку достаточно занятому, лишние заботы были ни к чему. Но глядя на забившегося в угол подоконника, спрятавшегося за горшком с геранью птенчика, Одинцов все же пожалел малыша и решил оставить его. Где-то от кого-то он слышал, что возвращать вороненка к своим нельзя – не примут, заклюют, погибнет…
И Одинцов решился взяться за воспитание птицы, тем более, что жил он одиноко и детей у него не было. Жена его оставила через год после свадьбы, сбежав с купцом Воротниковым, и с тех пор Одинцов жил совершенным бобылем.
Боясь, что вороненок загадит комнату, Одинцов сходил к своему давнему приятелю доктору Петру Якушеву и попросил у него большую клетку, в которой когда-то жил почивший затем попугай.
Он рассказал Якушеву о вороненке.
– Молодец, что подобрал. А то ведь он мог погибнуть. Только вот что, чем ты кормишь его? – спросил добросердечный и изобретательный Якушев.
– Дал ему пару хлебных мякишей да попить воды. Он ведь не ест ничего сам, забился в угол комнаты и сидит, двигается маловато. Пришлось клюв насильно разнимать, чтобы мякиши втолкнуть, – сказал Одинцов.
– Ты погоди, – задумчиво сказал Якушев. – Кажется, хлебом – то кормить его нельзя… Да, вообще, нужно посмотреть, не болен ли он? Ты сейчас иди домой, неси клетку, а я у Свирипы спрошу, заодно в Энциклопедию загляну. Я зайду к тебе…
Свирипа был ветеринаром, а что касается Якушева, то Одинцов ему полностью доверял. Якушев был обязательным человеком с авантюристической жилкой, очень увлекающимся. Жену он похоронил еще в прошлом году, дочь была замужем в другом городе и об отце забыла. Так что Якушев был свободен и готов был помочь кому угодно.
Возвращающегося Одинцова окликнул мальчишка – продавец газет. Он вручил ему записку.
Дома Одинцов посадил спящего птенца в его новое жилище, поставил ему в малюсеньком блюдечке воды, а затем вскрыл конверт. Письмецо было, конечно же, от Глафиры, с которой Одинцова связывали тесные отношения. Одинцов уже начал остывать к навязчивой и скользкой Глафире, способной лишь дарить наслаждение, да обманывать мужа. Но все же фигуристая Глафира по-своему была мила и забавна, и сказав себе «в последний раз», Одинцов оправился к этой жгучей брюнетке с приятной родинкой на щеке.
Глафира сегодня была яркой и медоточивой. Муж уехал на скачки в другой город, и она радостно принимала Одинцова, приказав немой горничной Устинье поставить самовар.
Стаскивая с себя тонкие парижские одежды, Глафира мило лепетала, и, наконец, голова Одинцова утонула в океане ее обширной и упругой плоти…
…Глядя на пребывающую в полудреме Глафиру, Одинцов не мог отвязаться от мысли об оставленном в клетке одиноком птенце,