Последняя из рода Тюдор. Филиппа Грегори
Наверное, когда-то этот путь вел в комнаты аббатисы, где она принимала своих сестер по вере. Сейчас же это место пустовало, и ощущение пустоты усиливалось от эха наших шагов. В помещении, куда мы попали, стоял огромный каменный камин, в котором лежали остывшие уголья. Единственным источником света был большой кованый подсвечник, поставленный возле тяжелого кресла. Мерцающего огня свечей хватало, чтобы заметить, что библейские сцены, некогда украшавшие деревянные панели, были покрыты белилами. И это было правильно, ибо сказано: «Проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника, и поставит его в тайном месте!»[6] Однако из-за этого и без того мрачная комната кажется и вовсе оскверненной.
Я поворачиваюсь к Мэри и спрашиваю:
– Где все? Зачем мы тут?
– Не знаю, – отвечает она, но теперь я уверена в том, что она мне лжет.
Тем временем Мэри подходит к дверям, открывает их и прислушивается. Издалека из кухни до нас доносится звон кастрюль и голоса кухарок, но огромные залы, в которые ведут двери из той комнаты, в которой находимся мы, пусты и молчаливы. Мэри закрывает двери и поворачивается ко мне, глядя на меня так, будто не знает, что со мной дальше делать.
– Какие у тебя огромные глаза, – неожиданно говорит она. – Не бойся так. Ты должна быть смелой.
– Я не боюсь, – настала моя очередь лгать.
– Ты выглядишь, как загнанный олень.
Я знаю, что моя вера должна меня укреплять повсеместно: и в незнакомых местах, где я сейчас оказалась, и в безопасности моей постели в Брадгейте. Я знаю, что Господь не оставит меня, куда бы я ни пошла.
– «Господи, Боже мой! я воззвал к Тебе, и Ты исцелил меня», – тихо произношу я.
– О, ради всего святого! – нетерпеливо восклицает Мэри. – Мы приехали просто на ужин с твоим свекром! – и с этими словами она берет массивный стул и подвигает его к камину.
Поколебавшись мгновение, я следую ее примеру, и мы садимся бок о бок, как две престарелые сплетницы. Мэри подбрасывает в очаг немного щепок и маленькое полено. Оживший в нем огонь не согрел, но странным образом населил комнату пляшущими тенями.
– Это из-за короля? – шепотом спрашиваю я.
– Да, – наконец отвечает она.
– Он назвал меня королевой?
Но тут Мэри крепко сжала губы, чтобы не проговориться ни единым словом.
– Это… случится скоро?
Она кивает, боясь произнести слова вслух, и дальше мы сидим в полном молчании, пока двери не распахиваются и в них не показывается слуга в ливрее цветов Дадли.
– Его светлость примет вас в парадном зале, – объявляет он.
Мы с Мэри следуем за ним по лестнице и, когда он распахивает двойные двери, попадаем в ярко освещенную комнату. Меня тут же ослепляет свет множества свечей и огонь в камине, и я не сразу понимаю, что в зале полно самых влиятельных людей королевства с их бесчисленной свитой. Их окружает мерцание роскоши: блики света на драгоценных камнях, которыми расшиты их шляпы
Второзаконие, 27:15.