Треугольное лето. Мария Фомальгаут
тоже смеюсь, я понимаю, что ничего не случится, потому что мы – летом, а отчим – зимой.
Кричу – когда спину отчима пронзает стрела, чертежи заливаются кровью. Я бегу из июля в январь, я еще надеюсь что-то сделать, но уже понимаю —
Мертв.
Оборачиваюсь в раскаленный июль:
Ингрид!
Ингрид нет, Ингрид тускнеет, тает, падает на траву пустое платье.
Не понимаю.
Дрожащими руками набираю телефон полиции, от волнения даже не могу сказать, куда ехать – в январь или в июль.
Вот как по-дурацки все получилось, говорит следователь, сделал человек механическую женщину, а она сама же своего создателя застрелила из будущего в прошлое, из июля в январь…
Пьем кофе.
Следователь спрашивает меня, да точно ли случайно, я киваю – точно-точно, своими глазами видел, она играла, она вообще хотела в июле в какое-то дерево попасть, и тут нате вам, в январь стрела вылетела…
Следователь соболезнует.
Иду в сентябрь. Ненадолго – подмахнуть бумаги на наследство, и дальше, в багряно-красный октябрь, где плед у камина и капли дождя. Я не хочу возвращаться в лето, в лето, в котором нет Ингрид.
Из октября виден март.
Смотрю на март, сам не знаю, зачем, отсюда вижу отчима в кабинете, вижу Ингрид, недавно собранную, еще недоделанную, еще с торчащими пружинами и шестеренками, еще не понимающую, кто она и что она, еще лысую – отчим только подбирает ей парик, назаказывал же где-то париков полную коробку.
Я уже знаю.
Он выберет волосы цвета солнца.
Так и есть.
На стене моя фотография.
Отчим вкладывает в пластиковую руку Ингрид маленький ножичек, показывает, как бросать…
Смотрю.
Понимаю всё…
Краденая судьба
– Ой, я так испугалась…
Элина входит в холл из прихожей, вся дрожит, ну еще бы ей не дрожать после увиденного. Вспоминаю, что должен провести её к горящему камину и усадить в кресло, – неловко подхватываю девушку под руку, не умею я с женщинами, не умею. Пытаюсь укрыть Элину пледом, плед выскальзывает из рук, ладно, пусть думают, что я сам струхнул…
– Она… она ушла? – спрашивает Элина, – эта… женщина… Эта тень… Этот… это призрак…
Здесь я должен сказать: Не бойтесь, милая барышня, она ушла.
Я не говорю.
Дворецкий делает мне отчаянные знаки, ну давай, давай, говори уже, видишь, на даме лица нет, успокой богатую наследницу… да что наследницу, невесту свою утешай давай, что ты встал, как на параде…
Я не говорю.
Теперь уже не только дворецкий, теперь уже и Элина оторопело смотрит на меня.
Выжидаю еще несколько секунд, наконец, чеканю слова:
– Мисс… вы обвиняетесь в ограблении.
Она оторопело смотрит на меня:
– Мэтт?
– Вы. Обвиняетесь. В. Ог…
– …ты с ума сошел, кого я…
– …Вы ограбили Элину Хэлкетт.
– Но я…
Повторяю:
– Ограбили Элину Хэлкетт.