Расскажи мне, батя, про Афган!. Александр Архипов
и не ожидал, что земля так близко. Поэтому «раскорячиться» как следует успели немногие. Все дружно подпрыгнули к потолку, разбивая головы, ломая руки, шеи и рёбра об обшивку вертолёта, автоматы, железо АТС (автоматический гранатомёт со станиной), а потом также тяжело грохнулись вниз, доламывая не сломанное. Грохот, скрежет рвущегося металла обшивки, крики, стоны изуродованных парней. Направляющие и амортизаторы шасси подломились, как пересушенные спагетти. А передние спаренные колёса от удара о землю оторвались и улетели со звоном, подпрыгнув от земли, аж за сто метров от места падения вертушки. Где-то наверху что-то громко хрустнуло и протяжно заскрипело. Лопасти продолжали вращаться и делить воздух ровно на пять частей. Деформированный корпус мелко вибрировал от последней агонии правого двигателя.
Первым очнулся Сандро. Он медленно поднял к голове руки, ощупал лицо, липкую шею. Что-то тяжёлое навалилось ему на ноги, он попробовал согнуть колени. Не получилось. И он протянул вниз руки, силясь понять, что с ногами. Неожиданно нащупал чьё-то лицо и инстинктивно зажал ему нос.
– Отпусти, Сань, это я, – прогундосил наводчик гранатомёта Виталик.
– А ты откуда узнал, что это я? – с трудом шевеля сухим языком, спросил Сандро.
– А когда штурман заорал, я, со страху, за тебя схватился, а тут хе… рак! – ответил Виталик, с трудом перекатываясь с ног Дягилева.
– Мужики, есть кто живой? – чуть слышно спросил Сандро.
Громыхнула дверь в кабину, показалось окровавленное лицо командира экипажа. В серой дымке не было видно его левого глаза, который закрывала свисающая кожа со лба вместе с бровью. А правый глаз, залитый кровью, он усердно протирал рукавом лётной куртки, чтоб хоть что-то видеть. Из-под лётного шлема на его лицо несколькими струйками стегала кровь.
– Давайте все наружу. Проводка горит. У нас горючки пол бака, не дай Боже. Если рванёт, хоронить будет нечего, – как-то спокойно сказал пилот, пятясь из кабины назад, волоча под руки безжизненное тело штурмана.
Тёмная живая масса внутри грузового отсека зашевелилась, зашарила перебитыми пальцами по обшивке вертолёта в поисках двери наружу. Свет через замасленные и бликующие иллюминаторы в отсек практически не пробивался. Кто-то нашёл и включил фонарик. Что-то щёлкнуло, громыхнуло. Кто-то с криком долбанул по обшивке пару раз ногой, и дверь вывалилась, повиснув на одной петле. В отсек ворвался свежий воздух, тут же смешавшись с запахом вертолётного топлива, гидравлики и горящей проводки. Сразу стало светлее. Первым в дверь вывалился Виталик. Руки и ноги его ходили ходуном, голова дёргалась. Парня периодически потряхивало, видно контузило здорово. Оказалось, что из лежащего на брюхе вертолёта можно даже выползать.
– Сань, я на земле. Ты как, брат? Подавай мне ребят, а я их оттаскивать буду, потом оружие, – предложил Дягилеву Виталик.
Так и попытались сделать. Первых вытащили пилота с мёртвым штурманом. Пилот был небольшого роста, щупловатый такой, но от помощи отказывался, прижимая к себе