Повестка в жизнь. Дмитрий Киселев
строй, даже офицеров, и все это знали. Но иногда встречались те, которые по каким-то своим соображениям считали, что могут легко пройти через наши ряды, что мы должны расступиться, освобождая путь. Как только «камикадзе» попадал в гущу солдат, каждый старался толкнуть его, пихнуть ногой, ударить, и решившийся на это, вылетая, как пробка, из строя, в будущем не шел на подобные эксперименты со своим здоровьем.
Но связисты, как и многие другие роты, вероятно, имели другое представление об этом, сквозь их строй могла пройти целая первомайская демонстрация.
Мы все, несмотря на спортивные разряды, физическую подготовку и рост, были одинаковыми. А вот порядки и правила в каждом подразделении существовали свои. Даже строевая песня отличала сильную роту: разведчики, громко напевая «пули летят, пули», уже издалека внушали уважение.
Нам же приходилось петь про яблоневый сад, про любовь, чего мы стеснялись, оттого и старались петь как можно громче, отбивая со всей силы каблуками по асфальту.
Связисты старались не встречаться с нами и разведкой и после вечерней поверки, находясь ближе к двери, стремительно убегали в казарму. А вот нам с разведкой – без вариантов было: столкнувшись у входа, мы устраивали стремительную бойню, ломая входную дверь. Но офицеры, отвечая за здоровье солдат, удерживали одну из рот на плацу, не допуская мордобития. Несмотря на то, что внутри роты многие ненавидели друг друга, мы никогда не показывали этого и всегда держались вместе, чувствуя плечо товарища. Любой солдат нашей роты, кем бы он ни был, всегда и в любой ситуации имел полную поддержку всей роты. Этого, может, не хватало связистам.
Нас с разведкой старались держать подальше друг от друга, не пойму только – зачем тогда было селить в одну казарму.
Однажды к нам в роту приехал майор, его поселили у нас, предложив на выбор: занять какую-то должность в нашей части, или демобилизоватся. Он запирался в комнате, отведенной ему, и много пил, казался старым и больным, которому действительно пора на пенсию. Я не знаю, что с ним произошло и какова его офицерская судьба, но чем-то он меня зацепил. В очередное утро дверь его комнаты открылась, оттуда вышел человек с помятым, старым лицом, «надетым» на удивительно молодое и спортивное тело. Меня впечатлила его физическая форма, но я не мог понять: что так глубоко отпечаталось на лице, заставив его сморщиться? Пользуясь возможностью поговорить, я задавал сотню, видимо, неуместных вопросов, пытаясь выяснить – кто он и откуда, но всякий раз не получал ответа. А ответы, наверное, и не требовались. Его глаза, походка, осанка, мышление и манера говорить, – всё выдавало в нем настоящего воина.
Я не берусь судить о том, как он жил и что сделал. Этот человек мотивировал меня всего лишь своим присутствием, я и потом встречал еще подобных ему офицеров. Думаю, он был из числа мужчин, ставших в армии профессионалами. Я видел и других.
А здесь ко всему прочему я строил дачу какому-то вышестоящему офицеру. Нас троих с самого утра увозили на уазике