Кровавый скипетр. Виктор Иутин
его до последнего, будто от этого зависели жизнь и счастье маленького Иоанна. Так и теперь, сверкнув глазами и вцепившись пальцами в резные подлокотники, отвечала твердо:
– Смоленск им не видать!
– Тогда нас ждет война, – возразил было Глинский, но Елена перебила его:
– Хотят войны – они ее получат!
– Но держава еще не оправилась от последнего набега татар! На рязанских землях пепелище, и весной, видать, крымцы вновь придут! Все войска стоят под Москвой или стянуты на юг! Не выдержим мы войны с Литвой!
– Ежели мать великого князя желает воевать за Смоленск, русское воинство ее поддержит! – сказал вдруг Телепнев, пронзая князя взглядом насквозь. Глинский едва не задохнулся от возмущения, побагровел, скрипнул зубами. Понял, что бесполезно говорить о Смоленске. «Ничего, значит, поступим по-своему! Отдам Литве Смоленск, но сначала задавлю этого цепного пса!»…
– И еще, – отводя тему, проговорил Михаил Львович, – к тебе едет Андрей Старицкий, брат твоего покойного супруга. Это главное, что я хотел тебе донести.
– Зачем он едет сюда? Неужто будет просить за брата своего, которого своей высочайшей волей ты заковала в цепи? – спрашивал Телепнев с усмешкой.
– Поглядим, – усмехнулась Елена. – О чем бы он ни просил – ничего не получит.
– Еще, – выпрямившись, говорил престарелый Глинский, и вновь с презрением взглянув поверх головы Елены на Телепнева, – могу ли я с тобой говорить с глазу на глаз?
Елена подняла взгляд на любимца, словно выпрашивала его совета. Иван Телепнев не оборачивался к ней и не уходил – также пронзал тяжелым взглядом престарелого князя.
– Говори при нем! – с трудом пыталась проявить твердость Елена. Пальцы нервно застучали по подлокотнику.
– Что ж, – двинув желваками, начал Глинский, – коли хочет, пусть слушает. Гадко видеть мне, как ты, Елена, очерняя память своего покойного отца, память покойного великого князя, отдалась разврату, гнусному, грязному! На троне разврат еще гнуснее, так как не дает вырваться добродетели, оправдывающей власть самодержавия, добродетели, коей жаждет народ!
– Никто… – Глаза Елены вспыхнули. – Даже ты, глава совета, держащий истинную власть в руках, не смеешь клеветать на меня и обвинять в ославлении памяти покойных!
Высокомерный Глинский, развернувшись, тут же поспешил уйти, без прощания и поклона. Громко захлопнулась за ним дверь. Злобно глядя перед собой, словно ушедший был еще здесь, Елена проговорила с ненавистью:
– Ненавижу его. Ненавидела с детства… Он, младший брат моего отца, упокой Господь его душу… – Перекрестилась. – Всегда принижал батюшку, словно имел над ним какую-то власть. Когда наша семья перешла под защиту великого князя Василия и началась очередная война с Литвой, он тут же предал своего нового повелителя и едва не перешел снова на сторону короля Сигизмунда. Мой отец тогда не пережил этого позора, когда его младшего брата в цепях везли в Москву. Только я