Вила Мандалина. Антон Уткин

      Я и не думал её оспаривать. В нежно-жёлтом предзакатном небе самолёт из Дубровника вертикально набирал высоту. Короткая зеленоватая инверсия, которую он оставлял, казалась кометой, только летевшей не вниз, а вверх.

      – Ты просто боишься, – сказал я, отбросив околичности.

      – Да, наверное, – согласилась она. – Летят… – Она тоже следила за самолётом. – Куда-то они летят. Или откуда. Это для кого как. А я вот ещё ни разу не летала.

      – Я вот всю жизнь пробоялся, – сказал я, – и вот мой единственный друг. – С этими словами я приподнял со столешницы пузатую бутылку «оленёнка», поколебался и, прежде чем поставить её обратно, приложился к горлышку.

      Сумерки поглощали предметы с неприметной быстротой. Но тут и там загорались звёзды, сначала тусклые, а потом, по мере того как сгущалась темнота, налитые и дрожащие от избытка своей непонятной нам мощи. И, возможно, своим мерцанием они давали понять, что мир, включая и наш залив, и Врдолу, не отданы на власть произвола.

      – Да, – возразила Иванка, – но зато у тебя есть говорящая камелия.

      – Говорящая-то она говорящая, – усмехнулся я, – но записываю-то за ней я.

      Часть вторая

      Мшелоимство

      К известному возрасту я напрочь разлюбил неожиданности, в том числе и приятные. Наступает время, когда все ожидания обращаешь исключительно к себе самому, а нежданную удачу принимаешь с удовлетворением, но ставок на неё больше не делаешь. Да и большой ещё вопрос: об удаче ли идёт речь?

      Известие о том, что пятиэтажный дом, в котором я проживал с рождения так много лет, подлежит срочному переселению, застало меня ровно на третий день после моего приезда во Врдолу.

      Соседство старинной архитектуры поддерживает моложавость. Я как раз сидел в Которе под тентом напротив палаты Ломбарди и, наслаждаясь кофе и предвкушением других удовольствий, задумчиво перебирал слова на памятной доске, гадая о её судьбе в сфере текущей геополитики. Во время этого пустого занятия и прозвучал звонок от московской соседки Майи Исааковны, которой я на время отъездов доверяю ключи от почтового ящика и на всякий случай – от самой квартиры, – она-то и сообщила, что обнаружила в нём смотровой лист.

      Погода во Врдоле набирала силу и рождала мысли исключительно о лете, моё же предписание обращало меня вспять, к неторопливой, застенчивой весне родных краёв. Делать было нечего – пришлось менять билеты.

      Наши пятиэтажки оставались одними из последних, ожидавших сноса согласно известной программе московского правительства. Разговоры и всяческие толки ходили все эти годы, но всякий раз оканчивались ничем. Давно уже была забыта потрясшая общественность передача «Дело в кепке», но некоторые из этих дел, в отличие от кепки, оказались неупразднимы в силу их природы. Я знаю множество людей, для которых переселение было долгожданным, а главное, желанным событием прежде всего в силу чрезвычайно стеснённых условий быта, но я к ним не принадлежал. Прекрасно понимая их мотивы, лично я предпочёл бы ничего не менять.