Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах. Николай Самохин
скривился он.
– Еще бы. Аэродром!
– Конура, – сказал он. – Да не в этом дело. Ты комнаты сосчитал?
– А как же! Четыре штуки. Причем две несмежные. Люкс! Помирать не надо.
– Теперь соображаешь? – спросил он. – Четырехкомнатную легче на две отдельные поменять. Я только сейчас дотумкал. Лежал, лежал – и дотумкал.
– Зачем же тебе менять? – удивился я. Он горько усмехнулся.
– Мне-то не надо, – и, приподнявшись на локтях, шепотом сказал: – Бросить она меня решила! Понял?
– Кто? Тася?.. Да что ты плетешь, опомнись!
– Точно, – сказал он. – Сомнений больше нет. Сам подумай: зачем ей четыре комнаты понадобилось? Площадь-то почти не прибавилась – каких-нибудь три квадрата… Бросит, змеюга. По глазам вижу.
– Ладно, – сказал я. – Лежи. И будь спокоен. Я с ней поговорю…
А сегодня у меня особенно мрачный день. Строгий выговор объявили. За растрату профсоюзных средств. И как я про те восемь рублей забыл!
Вдобавок еще пальто новое, которое я после вырезания кармана в ремонт относил, в четырех местах прожгли. Насквозь, до подкладки. Но это все семечки по сравнению с тем, что случилось у него. Он на днях телевизор выиграл по лотерее – Рубин106. Надо идти к нему. Может, сумею чем-нибудь помочь.
УЙМИТЕСЬ, ВОЛНЕНИЯ СТРАСТИ
Вот, говорят, – инфаркт-инфаркт… Будто бы в наше время без него обойтись почти невозможно. Инфаркт там, невроз и так далее. И даже если у которого человека случается инфаркт, то его имя уже начинают произносить с уважением и почтительностью. Дескать, слышали? – у такого-то инфаркт. Словно, такой-то получил повышение
по службе.
Лично я считаю, что это не такая уже неизбежность. И в наше время можно прожить спокойно и положительно. Надо только всегда правильно объяснять окружающие жизненные явления. Чего, к сожалению, многие товарищи делать совершенно не умеют.
Вот, сегодня, к примеру, встречаю я своего близкого соседа Федю Костромина. Встречаю при следующих обстоятельствах. Прихожу утром на остановку, жду трамвай. Спустя некоторое время трамвай подходит. Хороший такой трамвай, еще довольно целый, вполне пригодный к эксплуатации. А в самом вагоне, вижу, сидит ужасно мрачный Федя Костромин и от большого расстройства грызет ногти.
Вот, думаю, странное дело: едет человек в таком замечательном трамвае, не стоя едет – сидит, и более того – рядом место свободное. А между тем, на лице совершенно безрадостное выражение.
– Здравствуй, Федя, – говорю, – чего это ты угрюмый такой?
– Будешь тут угрюмым, – отвечает Федя. – Опять наши пермякам продули.
– Так, – говорю я, быстро смекая, в чем дело. – А Пермь, Феденька, она что – в Америке находится?
– Обалдел ты! – говорит Федя. – Наш, советский город. Такое не знать!..
– Хорошо, – продолжаю я. – Допустим, иногда и наши ведут себя хуже ихних.