Битна, под небом Сеула. Жан-Мари Гюстав Леклезио
Лим тоже занимались своей работой, то и дело искоса поглядывая, что поделывает мадемуазель Китти. Та же спокойно, не торопясь ела из тарелки. «А она не голодна», – подумала госпожа Лим. Это доказывало, что она не простая бродяжка, что у нее, должно быть, есть свой дом, свои привычки, есть кто-то, кто о ней заботится. Это успокаивало госпожу Лим и в то же время еще больше разжигало ее любопытство. Как может кто-то, кто ни в чем не нуждается, у кого есть дом, кого окружают любящие существа, заявиться вот так в парикмахерскую, усесться в кресло и ждать своей очереди? У нее даже мурашки по коже побежали, когда она вдруг представила себе, что Странница совсем не та, кем казалась, что она – человек, прибывший издалека, кто-то, кто знал ее лично, и вот теперь, после долгих лет забвения, вернулся на прежнее место. Ей не терпелось закончить подготовку дамы к покраске в голубой цвет и, нахлобучив на нее полиэтиленовый чепец, оставить дожидаться, когда подействует краска, а самой побежать к креслу в конце зала, чтобы поговорить со Странницей. Та же не проявляла никакого нетерпения. Поев рисовых шариков, она лениво зевнула и вроде бы задремала на кресле, прислонившись головой к подушке спинки и прикрыв веки, из-под которых поблескивали желтизной ее глаза. Госпожа Лим так спешила, что не вытерла руки, и когда она протянула пальцы к шее мадемуазель Китти, та отпрянула: ей не понравился уксусный запах краски для волос. «Ах, простите, барышня, – сказала госпожа Лим. – Я знаю, запах не из приятных, сейчас помою руки». Что она и проделала весьма старательно в умывальнике перед креслом. Затем, не зная, какую занять позицию, она присела у кресла на корточки – так, чтобы лицо ее находилось на одном уровне с глазами мадемуазель Китти. «Посмотрим, что за послание вы мне принесли». Она осторожно сняла с шеи Странницы плетеный мешочек и открыла его. Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди, когда она обнаружила в мешочке сложенный вчетверо листок бумаги – это была совсем не та записка, которую она положила туда несколько дней назад. На тонкой бумаге чуть сиреневатого оттенка детским почерком были написаны фломастером несколько слов.
Я нахожусь на пятнадцатом этаже большого дома. У меня нет ни имени, ни семьи. Кто я?
В этот миг подбежали остальные парикмахерши и, обступив госпожу Лим, стали пытаться прочесть записку через ее плечо. Но госпожа Лим не позволила им этого сделать. Она выпрямилась, аккуратно сложила листок и спрятала в карман своего передника.
«Так что же все-таки там написано?» – спросила Юн, самая молоденькая. «Да, какой ответ она принесла?» – подхватили остальные. Даже пожилая дама с голубыми волосами подошла в своем полиэтиленовом чепце: «Что тут такое происходит, в конце концов?» Одна из парикмахерш попыталась объяснить: «Все хорошо, мадам, просто пришел ответ». Дама возмутилась: «Все хорошо, все хорошо… Но меня-то вы покрасите или нет?» Мадемуазель Китти, ставшая объектом столь пристального внимания, казалось, нимало