Неистовый Роланд. Александр Вельтман
старое вино! очень старое вино! цельное вино! вино без подмеси! царское вино!» Когда разнесли десерт, сопровождаемый ратафией, пьяной водицей и вишневкой, когда гости стали тучны и злы, хозяйка встала с места, стулья двинулись, загремели, все приложились к ручке хозяйки и вошли в гостиную.
Дамы засели на диване около круглого стола, на котором стоял новый десерт: вологодская пастила, разных сортов орехи, фрукты, варенные в сахаре. Мужчины чиновные засели по сторонам и занялись чищением зубов и нюханием табака; прочие, люди подчиненные, толпились по сторонкам, перешептываясь или рассматривая богатое украшение комнаты: московские обои с изображением пастушки в фижмах и пастуха в штанах, играющего на дудке; мебель, обитую зеленым сафьяном; картинки, производства Логинова, в золотых узеньких рамках, изображающие историю Женевьевы, Поля и Виргинии, блудного сына и искаженные черты царей и полководцев, с подписью и стихами в честь их.
– Вообразите-с! – сказал почтмейстер, взяв вилкою кусок пастилы, – во Франции, в Париже-с, бывает завтрак на вилках.
– Возможно ли! Каким же это образом? – вскричало несколько голосов.
– Не знаю-с; а могу представить доказательство, книгу г. Коцебу, о воспоминаниях в Париже; г-н Коцебу достоверен-с, не солжет.
– Да это, верно, просто выражение, – сказала важно хозяйка дома. – Точно такое же выражение, как у нас говорят: сидеть на иголках.
– Должно быть так-с! – подтвердил председатель магистрата.
– Что город, то норов, что деревня, то обычай! – произнес протопоп, поправив свою бороду.
– Действительно-с! – сказал семинарист, учитель городской школы. – Цицерон сказал: communem consociationem colere, tueri, servare debemus, то есть мы должны служить обычаям…
– Точно так-с! – прервал его почтмейстер. – Однакоже у г. Коцебу в статье о коврах сказано, что показывающий Цицерон сам понимает мало.
– Помилуйте, – сказал, ужаснувшись, учитель, – Цицерон оратор римский!
– Что ж, сударь, – отвечал почтмейстер, – он мог путешествовать и заехать в Париж. Я бы сам с любопытством взглянул на город, в котором даже весь мастеровой народ рыцари и носят щиты с девизами.
– Как это так-с? – вскричали все.
– Извольте прочитать г. Коцебу о Париже, – отвечал важно почтмейстер. – Да-с, – промолвил он и продолжал: – Но уж какая развратительная философия во Франции! Вообразите себе: сам Наполеон Бонапарте сказал господину Коцебу вольтеровское правило: что все люди добры, исключая человека скучного.[1] Как вы думаете об этом: все люди добры, исключая человека скучного!
– Ужасно! – вскричали гости. – Все люди добры, исключая человека скучного! Следовательно, разбойник, тать добры, потому что они не скучны.
– Ужасно! – повторили все, и общее удивление было прервано предложением одной из девушек сыграть на клавикордах.
– Право, все перезабыла, Нимфодора Михайловна.
– Сделайте одолжение,
Это русский перевод слов: tous les genres sont bons, excepte le genre ennuyeux.