Приступить к ликвидации. Эдуард Хруцкий
задолго до того, как они перешли границу? Они не любят меня так же, как и всю службу безопасности. Службу Гиммлера они боятся, а меня считают просто выскочкой. Что делать – каждому свое. Все-таки я сделал правильно, что ушел из армии в охранные отряды. Иначе дослужился бы сейчас в лучшем случае до заместителя командира полка».
– Курт, – повернулся группенфюрер к адъютанту.
– Слушаю, экселенц.
– Что было в этом доме раньше?
– Совет народных комиссаров Белоруссии, экселенц.
– Занятно строят эти русские, какая-то смесь казармы и замка. Кстати, Курт, узнайте фамилии и звания летчиков, первыми идущих на Москву.
– Слушаюсь! – Штурмфюрер стремительно повернулся.
– Да постойте вы! Командира эскадрильи и командиров экипажей сегодня же ко мне.
– Слушаюсь, экселенц!
Группенфюрер не выспался. Вчера ночью к нему прибыл особоуполномоченный рейхсфюрера штандартенфюрер Гунд, он привез важные инструкции, в которых оговаривались обязанности полевого реферата СД, который возглавлял Бах-Залевски.
Задание было трудным, группенфюрер гордился, что именно ему поручено дело, которое, безусловно, войдет в историю войны.
У входа его ждала машина. Приземистый бронированный «майбах». Вокруг стояла охрана.
Рядом с тяжелым «майбахом» приткнулся элегантный серебристый «хорьх». От машины навстречу группенфюреру, улыбаясь, шел офицер с нашивками штурмбаннфюрера. Черный мундир сидел на нем словно фрак на дирижере. Он был чрезвычайно элегантен.
– Франц, – группенфюрер улыбнулся, – дорогой Франц, как вы мне нужны!
– Я это почувствовал, шеф. Вернувшись, узнал, что вы на совещании, и приехал сразу сюда.
– Чертовски приятно иметь такого заместителя.
Группенфюрер говорил вполне искренне. Действительно, приятно иметь заместителем доктора права, профессора искусствоведения. Но, кроме этого, штурмбаннфюрер Франц Альфред Зикс был неоценимым знатоком агентурной работы. Феноменальная память позволяла ему держать в голове сотни кличек, псевдонимов, явок.
«Мне не нужна картотека, – часто шутил группенфюрер, – пока вы со мной. Вас, Франц, нужно беречь, как самый дорогой секретный сейф».
Бронированный «майбах» лавировал между разбитыми зданиями. Кое-где по самой земле стлался едкий, зловонный дым. Город еще горел.
Группенфюрер, презрительно прищурив глаза, смотрел в окно. Улицы были пустынны, завалены обломками кирпича.
Самые неожиданные вещи валялись на мостовой: перевернутые ручные тележки, разбитые чемоданы, детская кукла, сплющенный трехколесный велосипед.
Бах-Залевски достал сигарету, адъютант услужливо щелкнул зажигалкой.
– Унылый город, Франц. Унылый. Разве его можно сравнить с Парижем? Помните Монмартр, прекрасные кафе? А женщины! И небо над городом, лиловое небо над черными, словно грифельными, крышами.
– Париж? Но я был в Минске в 1939 году. Конечно, он не похож на Париж, но… Что касается женщин…
– Нет,