Собрание сочинений. Том 13. Между двух революций. Андрей Белый
в «Симплициссимусе», проведенных недавно.
– «Каскадная дива!»
Встал ярко суровый мужчина.
– «Паяц!»
Защищал мою яркую парочку с пеной у рта; это было в Париже; оттуда я справился точно у мюнхенцев: с нами ль сидел Ведекинд. И ответ получил: да, – сидел в «Симплициссимусе».
А кто был лейтенант, – я не знаю.
Однажды, придя в «Симплициссимус», я получил приглашение от архитектора: вечер окончить домашней пирушкой; устроил ее, уезжая из Мюнхена, – для «симплициссимусовцев»; также он приглашал и других; и, когда собрались, он поднялся, воскликнувши:
– «Дер Симплициссимус» циет хинаус»[90].
Человек двадцать встали и вышли на улицу; я шел с миловидной женой драматурга; он – мрачно шагал впереди: в пустой улице; а перед ним шел приплясом художник в плаще, изломив поля шляпы, держа на руке мандолину, – меж отблесками фонарей, от которых, как рыбки, скользили на плитах дробимые отблески; скоро мы все оказалися в комнате: стол, ковер, стулья, диван; на полу – пирамида квадратных подносов, наполненных кружками; кто-то, поднявшись на стул, прокричал:
– «Все, что будет увидено здесь, – пусть останется в этих стенах!»
Молодежь поскидала с себя пиджаки, принимаясь за кружки; и грохнули: «хóхи» хозяину.
Вдруг Ведекинд вышел на середину ковра, сняв пиджак; чуть присевши в классической позе борца, головой наклоненной – к жене; та, вскочив, вылетая из белого блеска одежд, как из крыльев, – стремительно бросилась к мужу, стараясь его опрокинуть; и кубарями покатились они на диван, где в летающем сальто-мортале жена оказалась на шее у мужа; коленями, точно клещами, затиснула шею ему; миг, – она уж под ним; ноги – вверх; и показывала из-под веера юбок свои панталончики.
Мы, расступись, наблюдали борьбу: Ведекинд дал ей время развить весь орнамент телесных движений, напомнивших танец Дункан, взятый в темпах стремительных; позою поза стреляла; она завивалась, как трель дисканта над звучащею басом, могучей скульптурою торсов, напомнивших пращников, дискометателей; Франк Ведекинд был не менее великолепен в борьбе; наконец он ее положил на лопатки все с тою же бледною маской лица, устремленного мимо – жены, мимо мира, —
– в себя!
Вероятней всего: фотография, столь ужаснувшая немцев, снята была после турнира супругов; мы пели и пили; я помню, как мандолинист, заломив поля шляпы, запевши струной, проводил меня дó дому; долго бренчала струна в пустоте ночной улицы; я уж стоял у окна, раздеваясь, а где-то она еще плакала.
Бегство из Мюнхена
Все мне наладилось в Мюнхене; были теплы наши споры, мечты об Италии: перевалить Сен-Готард и, надевши «рукзаки»[91], пешком опуститься в Лугано, в Милан; переживши Флоренцию и постояв под Джиотто в Ассизи[92], безумствовать в Риме.
Меня ожидала и близкая радость: Э. Метнер[93], оставивши Нижний, с женою и братом своим, композитором, переезжали сюда: в декабре; я мечтал о беседах-пирах
«Симплициссимус» выходит.
Дорожные мешки.
В Ассизи – фрески Джиотто.
См. «Начало века», глава первая.