Далекий Сайкат. Михаил Ахманов
потенцией к развитию. Возможно, через сотню тысяч лет явятся они на Землю и будут рыться в заброшенных могилах, выясняя, где тут похоронен знаменитый Олаф Питер Карлос Тревельян-Красногорцев. Найдут, утащат в свой музей и табличку повесят.
«Не найдут, – буркнул командор. – Могут по кладбищам шарить хоть до посинения и выпадения прямой кишки, а не найдут! Мой прах сгорел в фотосфере Бетельгейзе. Что и тебе советую, если не хочешь скалиться голым черепом в чьей-нибудь витрине».
Пробравшись между фекальных масс и гниющих внутренностей, перемешанных с костями и клочьями шкур, Тревельян вступил на поляну. Визг женщин и тучи оранжевых мух сопровождали его появление. Он двинулся мимо хижин, отмечая убожество построек, грубую обработку валявшихся тут и там орудий, рубил и топоров, отсутствие выделанных кож, изделий из глины и каких-либо украшений, что собирают из перьев, ракушек или цветных камней. Теоретически тазинто доживали лет до сорока, но ни стариков, ни старух и вообще лиц преклонного возраста не наблюдалось. Для опытного специалиста эти детали говорили о многом. Древние антропогенные сообщества, близкие к дикой природе, обладали некой иерархией, моделировавшей стаи хищников в весьма разнообразных вариантах. Волки являли пример низшей ступени, ибо у них главенствовал сильнейший из самцов, молодняк дискриминировали, а дряхлых особей изгоняли, обрекая на голодную смерть. Гиены отличались более высоким уровнем организации: доминировала старшая самка, щенков кормили и оберегали, и статус особи определялся не силой и свирепостью, а возрастом. Судя по быстрой рекогносцировке Ивара, тазинто до гиен еще не доросли. Может быть, сравнение с волками тоже являлось для них комплиментом, и племя, как заметил командор, скорее походило на крысятник.
«Сколько их тут?» – мысленно поинтересовался Тревельян. Вторая сигнальная система у него была занята: он рычал, выл, скулил и помахивал дубинкой, делая миролюбивые жесты.
«Сто семнадцать самок и сотни полторы детенышей, – доложил Советник. – Байстрюков, что жрут говядину, тоже не меньше сотни. Кучей сидят, трудно пересчитать».
Пирующие гомонили и орали так, что ни воплей женщин, ни шагов Тревельяна, ни мирных его восклицаний слышно не было. Но вот один из охотников замер с раскрытым ртом, другой ткнул в сторону пришельца костью, и на поляне воцарилась тишина. Затем кто-то рявкнул: «Чужой!» – и в Ивара полетели камни.
От двух метательных снарядов он увернулся, пяток отразила кожа, но кремневый осколок с заточенным краем едва не раскроил ему череп. Хлынула кровь, заливая висок и правый глаз, медицинский имплант принялся за работу, а Тревельян, выбрав из метателей камней мерзавца покрупнее, ухватил его за волосы, вздернул вверх и грохнул с размаха о землю. Вряд ли он смог бы проделать этот фокус без кожи – весил тазинто побольше центнера да еще хватался за соседей. Их пришлось вразумлять дубиной, чем Ивар и занялся в ближайшие минуты – сдерживая мощь ударов, так что обошлось без переломанных рук и пробитых голов.