Заклятые супруги. Темный рассвет. Марина Эльденберт
донесся глухой стук. Озноб усилился, теперь не только рука напоминала ледяную плеть, но и грудь – сгусток холода. Хотелось шагнуть в круг, вытащить ее из потустороннего царства, и увести отсюда как можно скорее, но он помнил и о ее словах, и о своем обещании. Стук и скрежет усилились, теперь уже они оба не отрываясь смотрели на вздыбившиеся вокруг могилы комья. Время замерло, а может быть, наоборот летело слишком быстро – до той минуты, когда сквозь черную толщу показались скрюченные белые пальцы.
Кое-где лишенные плоти, фаланги загребали землю, и она тонкими струйками утекала вниз. Сначала показалась голова: восковая кожа стекала с лица лоскутами, глаза выпирали из глазниц. Лохмотья одежды прикрывали то, что когда-то было телом сухой пожилой женщины. Согнувшись, словно от непосильной ноши, зомби с утробным прерывающимся рычанием бросилась к Терезе. Анри шагнул вперед, но покойница словно наткнулась на невидимую преграду и завыла, бессильно скалясь в лицо его жены.
– Джолин Эруа. – Родной голос сейчас звучал так, словно они оказались под водой: глухо, безжизненно, блекло. Плеть тьмы удавкой захлестнулась вокруг головы зомби. – Ты подчиняешься мне все время, что будешь по эту сторону жизни, и ты будешь говорить через меня. Ты расскажешь о последних днях Катарины Арсель Эльгер, герцогини де ла Мер. Ответишь на все вопросы ее сына, а после вернешься туда, откуда пришла.
Рык перешел в прерывающийся приглушенный вой, который спустя миг затих окончательно. Лохмотья поползли вниз, вслед за согбенной фигурой, когда покойница ткнулась головой в землю у ног Терезы, в знак смирения.
Жена повернулась к Эрику и произнесла:
– Спрашивай.
– Подержи, – Эльгер отшвырнул лопату к нему, сам шагнул ближе. – Я хочу знать, что случилось в ночь смерти моей матери. Как она умерла.
Зомби повернула голову – слишком резко, молниеносно, уставилась на него пустыми глазницами. С раззявленной безъязыкой пасти сорвалось не то чавканье, не то шипение. А вот Тереза заговорила – прерывающимся, хриплым голосом. Не своим.
– Исповедник… он отказался позвать ей исповедника… хотя я говорила. Я говорила о том, что так нельзя. Негоже это. Не по-человечески. Даже… для прелюбодейки…
– Почему?
Кукла запрокинула голову, и залаяла, по кладбищу эхом разнесся леденящий душу смех Терезы, отражающий пустоту покойницы.
– Не знаю. Этого он мне не сказал. Не сказал… Он вообще запретил о ней говорить. Запретил… – Зомби коснулась костяшками облезшего черепа со свисающими с него клочьями волос. – Нико-ому… Во-от так… моя голова взорвалась бы. Взорвалась бы, если бы я заговорила…
– Ментальный блок, – хмыкнул Эрик и сунул руки в карманы. Глаза его блестели, но лицо было напряжено: это выдавали заострившиеся, вмиг ставшие жесткими черты.
– Но теперь я могу. Мно-огое… Мадам Флао, ваш сын не придет, ему на вас наплевать!
– Это еще что?
– Обрывки воспоминаний, – сказала Тереза. Лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным, а взгляд был устремлен в никуда. –