Антон Попов. Павел Засодимский

      Слово за слово, и разбранились самым основательным образом.

      – Ты теперь не подходи ко мне! Слышишь? – крикнул Березкин.

      – Я-то не подойду… сделай милость! Ты-то ко мне не прилезь! – огрызнулся я, с холодным презрением посмотрев на своего врага.

      Обмен последними приветствиями означал, что между мною и Васей Березкиным уже «все кончено»… С этой минуты мы были «в ссоре», то есть не должны были обращаться друг к другу с просьбами, не должны были говорить друг с другом, и если бы когда-нибудь пришлось, волей-неволей, упоминать фамилию неприятеля, то следовало упоминать ее не иначе, как с самым невозмутимым равнодушием; с другой стороны, мы могли подстраивать один другому всякие мелочные каверзы, ставить друг друга в неловкое положение и, при случае, имели полное право подраться вволю.

      Когда после девяти часов мы, по обыкновению, сошли в спальню и улеглись на свои койки, я чувствовал себя очень скверно. Мне хотелось поскорее рассказать Антоше о моей ссоре с Березкиным, и, в тоже время, я медлил со своим признанием: я уже предчувствовал, что Антон Попов на этот раз окажется не на моей стороне.

      – Антоша! Я хочу рассказать тебе что-то… – заговорил я, приподнимаясь и облокачиваясь на подушку.

      – Что такое? – пробормотал Антоша, уже начинавший подремывать.

      Тут я наклонился к нему и начал исповедываться в своих вечерних похождениях. Антоша протер глаза и старался внимательно выслушать меня до конца.

      – Ты не прав! – позевывая, проговорил он, когда я закончил свое повествование. – Что ты, в самом деле, как собака, бросился на него… Ведь, он же, вероятно, не нарочно наступил тебе на ногу?

      – Вероятно… Но он тоже ругал меня! – заметил я.

      – И ты бранился? – переспросил Антоша.

      – Да!..

      Антоша закрыл глаза и лежал молча. Я пытливо, вопросительно смотрел на его спокойное лицо, тускло освещенное мерцаньем сальной свечи, далеко висевшей на стене в железном подсвечнике.

      – Как же теперь быть? – проговорил я шепотом. – Так в ссоре и оставаться?

      Антоша поднял голову; его голубые глаза блеснули мне в полусумраке.

      – Оставаться в ссоре? Что за вздор! – вымолвил он. – Завтра утром иди к нему и попроси прощенья. Я знаю: он и сам будет рад… ведь вы с ним были приятели!..

      Антоша натянул на плечи свое красное байковое одеяло и скоро заснул спокойным, крепким сном. А я в тот вечер еще долго проворочался на своей койке и, полузакрыв глаза, машинально следил за сторожем, неслышно, как призрак, ходившим в валеных туфлях взад и вперед по спальне и снимавшим нагар со свечей… «Как, в самом деле, легко разрешалось мое недоумение! – думал я. – Попросить прощенья – и баста! И будем мы опять жить в мире… Отлично!» Но вдруг словно темное облако набегало на эти светлые думы. «Легко сказать: попросить прощенья! А с чего я первый стану протягивать ему руку? Ведь и он обидел меня»…