Моя Атлантида. Избранное. Анатолий Объедков
вернуться к берегам родным.
Кто я по крови? Русич, славянин,
Ещё течёт кровь скифская во мне.
В крови ковыльный дух твоих равнин
Летит, как встарь, на бешеном коне…
Ты говоришь, что я теперь поэт.
Что ж, поругай. Прости мои грехи.
Я знаю: без тебя пути мне нет.
Вон коршун чертит надо мной круги…
Я слышу, как журчит твоя струя,
Теряясь в заповедной глубине.
В ней растворилась молодость моя.
Но я с тобой, и ты навек во мне.
«Гусли славили Бояна…»
Гусли славили Бояна,
Замирали и звенели,
Где Донец блестел водою
И туман рождался белый.
И под клики лебедей
Каждый думал неотступно:
Завтра снова в путь-дорогу
К половецким рубежам.
Гасли звёзды, меркли дали,
Рокотали тихо струны
О земле, омытой кровью,
Об уснувшем ковыле.
Кто дремал под волчьей шкурой,
Кто свой меч острил с надеждой,
Кто молился, как язычник,
На червлёный тусклый щит.
Плач Ярославны
На Дунае голос Ярославны,
Что зегзица, кычет поутру.
От стены Путивля красноглавой
Он летит и плачет на ветру:
«Полечу кукушкой утром рано
И рукав бебряный омочу
Я в Каяле. Им я князю раны
На могучем теле залечу».
Лишь рассвет в степи откроет дали,
И заря в Путивле потечёт,
Плачет Ярославна на забрале,
И слеза красу её сечёт:
«Что ты, ветер, хиновские стрелы
Мечешь всё на русские полки?
Что не мчишь их дальше, за пределы
Смертоносной, гибельной реки?
Разве тебе плохо в поднебесье
С облаками рядышком летать
Иль над синим морем реять песней,
Корабли беззлобно колыхать?
Что ж сорвал ты Игоревы стяги,
Стрелами пронзил его щиты?
Разве князь мой не испил отваги,
Разве кровь в степи не видишь ты?»
Лишь заря покажется в тумане
И в Путивле скрипнет створ ворот,
Плачет Ярославна. Утром рано
На забрале горько слезы льёт:
«О Славутич-Днепр, ты наш могучий,
Каменные горы ты пробил,
Святослава уносил за кручи,
Что полки Кобякова побил.
Прилелей же, господин, милого,
Защити его в земле чужой,
Чтобы князя я смогла живого
Увидать. И не скорбеть душой».
И опять в Путивле, на забрале,
Лишь заря засветится в бору
И прольётся на степные дали,
Ярославна плачет поутру:
«Светлое, тресветлое ты, солнце,
Всем с тобою красно и тепло.
Что же осушило ты колодцы,
Войско князя жаром обожгло?
И зачем в степи безводной луки
Жаждою скрутило, а колчан
Горем переполнило? Что ж муки
Ты не шлёшь на