Вторая Нина. Лидия Чарская
меня… В горах кричит человек и просит о помощи…
– Не слушай его, – смеясь, возразил тот, которого звали Ахметом, – он, как дряхлые старухи аула, склонен видеть то, чего нет, и не замечает порой того, чего не пропустят соколиные очи твоих верных абреков… Сумбат-Магома, ты грезишь наяву! Проснись!
Тот вздрогнул, схватился за кинжал, и смуглое лицо его вспыхнуло ненавистью… Бог знает, чем кончилась бы для Ахмета его неосторожная шутка, если бы тот, кого оба горца почтительно называли господином, не положил на плечо обиженного небольшую, но сильную руку.
– Спокойно, Магома! Не будь ребенком… Ахмет не хотел оскорбить тебя. Вы – кунаки, клялись друг другу в кровной дружбе… Напоминаю тебе об этом.
– Ты слишком добр, господин! – произнес Магома покорно, однако в черных глазах его, прикрытых темными длинными ресницами, искрились недобрые огоньки.
Втроем они сидели у костра в просторной пещере Уплис-цихе, или пещерного города, находившегося в семи верстах от Гори, в самом сердце Карталинии, плодороднейшей части Грузии. Неподалеку были стреножены их лошади – сильные, выносливые горские лошадки. Все трое были одеты в темные чохи с газырями на груди, в бараньи папахи и мягкие чувяки; у всех троих были заткнуты за поясами кинжалы и пистолеты, а у молодого господина, очевидно, начальника, была кривая турецкая сабля, впрочем, и все его оружие выглядело богаче и наряднее оружия товарищей. Он и внешне отличался от остальных. Лица Магомы и Ахмета были отмечены характерным выражением вороватой пронырливости, тогда как в тонких чертах его красивого лица преобладала величавая гордость. Черные глаза горели отвагой, губы прекрасного ребенка улыбались насмешливо, гордо и властно. Детская чистота и даже наивность уживались в выражении этого лица с надменностью, дерзким вызовом, и, быть может, в этом и состоял секрет его обаяния. Ему было лет двадцать пять, не больше.
Догоравшие уголья костра, осветив прощальным светом пещеру, потухли. И все погрузилось во мрак. Лишь на мгновения освещалось убежище горцев – отсветами молний.
– Пора спать, – предложил красивый горец с гордой осанкой, – на заре надо двигаться дальше. Наши ждут у истоков Арагвы… Опаздывать нельзя… Алла верды…
Сбросив с плеч суконную чоху, он разостлал ее на полу пещеры и, повернувшись лицом к востоку, стал шептать слова вечернего намаза. «Ал-иллях-иль-Алла, Магомет рассуль-Алла!» – слышалось в темноте.
Товарищи последовали примеру начальника.
Вдруг страшный, пронзительный крик прорезал ночь.
– По-мо-ги-те!.. Спасите! – молил неподалеку от пещеры испуганный голос.
– Ты слышишь, господин? Он не ошибся! Это не джин бездны завлекает путника. Там кричит человек! – согласился, наконец, Ахмет, вскакивая на ноги.
– Может быть, богатый человек. Может быть, армянский купец из Тифлиса или Гори… – предвкушая наживу, подхватил Сумбат-Магома.
– Молчи, Магома! Или ты не знаешь, что несчастье человека, нуждающегося в помощи, не может повлечь к дурным мыслям о грабеже? Или ты, как простой душман,