Поход Мертвеца. Кирилл Берендеев
сына заговоренными амулетами, целебными кольцами и цепочками. Обняв последний раз, отпустил, мальчик тяжело, будто уже вжившись в роль, взобрался на коня, поерзал в седле и кивнул. Странно, за все время прощания Пахолик не произнес ни единого слова, да и прочие старались говорить поменьше, будто за ними могли наблюдать чьи-то недобрые глаза.
Жрец благословил царевича, телохранитель тронул коней, тягостное расставание завершилось.
Конь, везший самую легкую ношу, торопился вперед, будто окрыленный свободой, двое других, нагруженных еще и провизией, не поспевали за ним. Дориноша хотел поспешить, да Мертвец остановил его, коснувшись руки. Телохранитель обернулся.
– Я все это время вспоминал, откуда мне знакомо твое лицо, – произнес наемник вполголоса. – Ты давно служишь Тяжаку?
– Десять лет. Он доверил мне своего сына.
– Ты ведь не местный. – Тот кивнул. – Из Урмунда?
– Как и ты. Но я не знаю тебя, наемник. Лишь слышал разные байки о твоих подвигах, за которые господарь решил пригласить тебя. Скажу сразу, идея эта мне не по душе.
– Мне тоже. Даже не потому, что нас всего двое на две недели пути мимо чужих дозоров. Я вспомнил тебя. В свое время ты был палачом в армии Урмунда, десять лет назад, помнишь? А я оказался твоим пленником.
Дориноша резко остановил коня, пристально вглядываясь в наемника. Наконец кивнул.
– Ты плохо сработал тогда. Надеюсь, сейчас будешь работать лучше. – Телохранитель, не ожидавший подобного окончания фразы, только молча кивнул. Мертвец ударил в бока жеребца, догоняя царевича. Конь Дориноши всхрапнул, устремляясь следом, телохранитель поравнялся с попутчиком.
– Я могу объяснить, почему так вышло, – негромко произнес он. Воспоминания давили, не давая словам воли. Но наемник не обернулся, только головой покачал.
– Спрошу, когда придет время, – и, подгоняя коня, приблизился к Пахолику. Тот обернулся, слышал или нет последние слова, сказать сложно, на взволнованном мальчишеском лице отображалось столь сложное переплетение эмоций, что выделить одну не представлялось возможным. Тут и тревога за неопределенное будущее, и какой-то бурлящий восторг, детское веселье по случившемуся приключению, волнение после расставания с отцом и еще многое, что намешалось в юной душе, и что никак не могло найти себе выхода, лишь краснея пятнами румянца на щеках.
– Ты слишком спешишь, царевич, – начал Мертвец, но тот перебил, едва переводя дыхание, произнес сам:
– Прошу, называй меня княжич, так всем проще.
Больше суток наемник не слышал голоса царевича. Казалось, сегодня Пахолик и вовсе не сможет ничего произнести, волнение так перехватывало горло, что и эти слова он произнес с трудом, часто дыша. Дориноша подъехал, с ним мальчик почувствовал себя немного спокойней, румянец начал спадать.
– Как скажешь, – молвил