Лесовичка. Лидия Чарская
Петербурга в эту лесную трущобу – как называла графиня родовое имение мужа, – она пристрастилась прежде всего к розам. Несмотря на пошатнувшиеся дела, граф все-таки обладал достаточными средствами, чтобы жить в своей усадьбе широко, тратить на ее украшение. И целый цветник роз окружил старый ветхий дом забытой усадьбы. По требованию графини выписали нарочно садовника и с какой-то материнской нежностью стали выводить прелестные цветы. Пышные, они протягивали ласково встречным свои головки и наполняли медвяным запахом и старый сад, и старый дом, и окрестные поля. Но вскоре розы надоели графине и были забыты. Их сменила живопись. Графиня вдруг почувствовала в себе священный огонь искусства, разом запылавший в недрах ее души. Когда-то, в детстве, она, как и многие другие девушки из аристократических домов, училась живописи, но потом бросила ею заниматься. В деревне, от скуки, она опять принялась за кисть и палитру, сначала очень горячо и усердно; но мало-помалу живопись стала надоедать графине. Она объяснила это однообразием природы в деревне и отсутствием «интересных» типов. «Россия не Италия, – говорила графиня, там каждая девушка так и напрашивается на полотно и там я, конечно, никогда не бросила бы кисти… Но здесь? Кого и что писать?» И графиня перестала даже заглядывать в свою «студию». Палитра и кисти лежали заброшены, а сама графиня начала убийственно скучать в своем затишье, без раутов и балов столичной жизни.
И вдруг появилась Ксаня! Ее фантастическая судьба, ее героический поступок, ее возможная гибель в руках озверевших крестьян, наконец, сама внешность Ксани, странная, своеобразная – все это увлекло графиню, обожавшую всякую таинственность. Она решила перевести Ксаню в Розовое, приблизить к себе «странное существо», как выражалась графиня, и кстати заняться картиной, которая должна была изображать Ксаню в качестве не то лесовички, не то лесной феи.
Это решение привело особенно в восторг молодую графинюшку Нату, Граф охотно дал свое согласие. Тогда позвали из сторожки Норова и стали его уговаривать оставить Ксаню в графском доме. Уговаривать пришлось недолго. Лесник был очень рад, что может сдать кому-нибудь девочку, которая уже давно была для него обузой и которую он терпеть не мог.
– Скажите, Норов, – спросила в заключение графиня, – вы не имеете никаких сведений о матери этой девочки?
Норов как-то странно замялся, заморгал глазами и ответил:
– Нет, не имею… И даже не знаю, где она… Уехала… оставила ребенка… Пока жена жива была, она писала из разных городов… потом совсем перестала…
– Верно, умерла, – заметила графиня. – Не может быть, чтобы она оставила ребенка на произвол судьбы…
– Да, верно, умерла, – подтвердил, опустив вниз голову, едва слышным голосом Норов и, не попрощавшись даже с Ксаней, ушел.
В тот же день, по желанию молодой графинюшки, в комнате графини Наты, рядом с красивой кроватью самой Наты, поставили узенькую постель. И Ксаня поселилась в прелестном будуаре Наталии Хвалынской, пригревшей ее своей лаской с первого дня. Она да старая