Лесовичка. Лидия Чарская
хромой.
– А затем, чтобы попугать «тех», понимаешь, если бы они снова встретились на моем пути и стали бы дразнить и травить меня, как собачонку…
Глаза девочки угрюмо блеснули.
– Ксаня! – скорее простонал, нежели произнес хромой.
– Ну, да… чего ты ахаешь? Я бы стреляла на воздух, понимаешь? А «те» трусы… Небось! сразу бы отбила охоту травить меня!
И она раскатисто засмеялась. Ее белые зубы хищно блеснули в двух полосках малинового рта.
Вдруг ее смех разом присекся, замер.
– Отец идет! – прозвенел нервно и испуганно голос хромого.
И он подался инстинктивно назад.
На пороге комнаты, заслоняя своей огромной фигурой крошечные сени лесной сторожки, стоял огромный человек в сером кафтане, обшитом по борту зеленым кантом, и в кожаной фуражке, с бляхой на груди. Его угрюмое лицо с длинной, рыжеватой бородою и неприятные блуждающие глаза, горящие сухим блеском раздражения и злобы, хранили следы гнева.
– Чего раскудахталась не в пору? – свирепо кинул он Ксане. – Говори, как смела трогать мое ружье?
И огромные руки рыжеватого гиганта упали на стройные, еще детские плечи смуглой девушки и впились в них.
– Зачем брала ружье? Говори! – и он тряс изо всей силы девочку, в то время, как мрачные глаза его сверкали, как два раскаленных угля.
Вся кровь мгновенно отлила от щек Ксении. Ее смуглое, розовое личико стало белым как мел. Взор сверкнул из-под нависших над ними черных кудрей.
– Не смей меня трогать, дядя! – резко прокричала она, будя воцарившуюся в домике минутную тишину.
– Что-о-о-о?
И огромный человек разразился зловещим смехом.
– Ах, ты, дрянь эдакая! – кричал он, задыхаясь. Его налитые кровью глаза блуждали по комнате, точно выискивая что-то, пока наконец его взор не приметил висевшую на гвозде плетку. Сорвав ее быстрым движением, он взмахнул ею над спиной девочки… Но в это мгновение хромой юноша, спотыкаясь, чуть ли не падая, ринулся к отцу.
– Не делай этого! Не делай, отец! – умоляюще болезненным выкриком сорвалось с его побелевших губ.
– Молчать! Знай свое место, мозгляк! – загремел великан, наполняя своим голосом не только лесной домик, но и весь старый лес в окружности.
Но юноша не испугался. Он схватил огромную руку отца обеими своими худенькими руками и весь бледный шептал, срываясь на каждом слове:
– Вспомни маму! Вспомни маму, отец! Ты не тронешь Ксаню! Не тронешь, не тронешь! Или бей меня, лучше бей меня, но не Ксаню! Ради мамы – не бей Ксаню!..
Он едва стоял на ногах и трясся, как в лихорадке.
А Ксаня была спокойна.
Ее побледневшее лицо бесстрашно поднялось на гиганта… Два черных глаза, как две яркие, черные звезды, впивались в его лицо и, казалось, говорили:
– Попробуй меня тронуть! Попробуй только!
Гигант поднял голову и встретил этот смелый, горячий, бесстрашный взгляд.
И новым бешенством закипело его сердце.
– Ах!