Ядро и Окрестность. Владимир Масленников
будет денежная реформа, бумажки уйдут, а эти останутся, цена их поднимется во много раз. Я свои деньги прихожу сюда менять, лишних не бывает, но заначка все равно нужна.
– Откуда ты знаешь о реформе?
– Раз была, значит, проведут еще. Вообще собираю металл – значки, монеты, кое-что есть из серебра. Со временем станут дороже.
Эта мысль показалась Максиму новой. Он считал, что время обращает все вещи в прах. Сначала вызывает из небытия, дает покрасоваться, потом низводит. Само время невидимо, размышлял он. Его как будто нет. Пространство можно почувствовать. Вот оно, перед ним. Они идут, раздвигая его. Дома, громыхающий железный трамвай и тихий снег – все это существует благодаря пространству, которое похоже на огромный стеклянный свод. Время в отличие от него нельзя взять в руки. Это никакой не свод. Оно ничего не накрывает, но течет. Пространство же стоит. Медь покрывается зеленью, серебро тускнеет, но не портится, золото неподвластно времени, неподвижно, с ним ничто не происходит, хотя это тоже вещь. Нет, поправлял он себя. Раз не происходит, значит, не вещь. Серебро медленно, но все-таки движется вдоль ленты вещей, они его обгоняют, спеша к своему концу, ну и пусть. Золото лежит неподвижно благодаря своей тяжести. Время, как ветер, подхватывает лишь легкие предметы. Чем легче, тем быстрее сдувает с лица Земли. От золота же отступается.
Алик свернул на противоположную сторону дороги. Позади них шел трамвай. Алик решил, что успеет перебежать, и рванул через проезжую часть, Максим метнулся вслед, но явно опаздывал. За секунду до этого его голова была занята другим. Ему удалось перебежать рельсы только потому, что трамвай резко затормозил. Однако тут его ждала другая беда. Путь до тротуара ему пересекал грузовик, он шел позади трамвая и почти сравнялся с ним из-за того, что вожатый нажал на тормоз. Шофер тоже нажал. Полотно дороги заросло льдом. На задние колеса были надеты цепи, только это и спасло Максима. Цепи вгрызлись в лед, оставляя глубокие борозды, машина сбавила скорость, и радиатор не подмял его, а отбросил в сторону пешеходки. Он зацепился за бордюр, упал и больно ударился о скользкий и твердый асфальт. Падая, слышал крики, дверь кабины была отброшена. Шофер в бешенстве материл его из проема.
– Бежим, – услышал он голос Алика.
Тот подхватил его за руку, затаскивая в переулок.
– Ну, ты даешь стране угля! – Он присмотрелся к Максиму – Да ты никак пьяный, – изумился Алик, – от кружки пива, всего-то-навсего.
Максим тяжело дышал, прижимая руку к ушибленному месту. В глазах стояли трамвай и грузовик. Они, как громадные ножницы, резали невидимое время, то самое, в которое он вдруг попал.
Он шел домой, пытаясь ослабить боль, смешивая ее с остальным телом, как льют холодную воду в кипяток. И спрашивал себя, что это было – пиво, его всегдашняя рассеянность, что? И почему вдруг появилось, ведь он должен был сидеть в своем классе, читать «Шхуну, Колумб“», выпрошенную у Дила, его соблазнила надпись на обложке: «Библиотека приключений», – слушать вполуха учительницу и бросать взгляд в окно на пустой заснеженный