Дурман для зверя. Галина Валентиновна Чередий
и опыта? Правильно – в забегаловки фаст-фуда на кухню или «принеси-подайками», на «холодные звонки», выставляя через неделю без копейки с отмазкой «вы нам не подходите», чтобы тут же набрать новую толпу недельных дармовых лохов, и вот такими вот «работниками торгового зала» низшего звена. И нет, я не считаю себя до хрена хорошей для подобной работы, ну просто не мое, и тошно. Но лучше уж тут по двенадцать часов на ногах проводить и терпеть всяких Снегиревых, чем молча дома наблюдать, как твои друзья никак не могут справиться… вот, блин, с чем? Это их разве поимели? Меня злило, что единственный, чья гадская неприкосновенность пострадала, – это я, а ведут себя как хреновы жертвы насилия они. И из-за них во многом я не могла полностью избавиться от воспоминаний о мужике… что, сука, стоял сейчас в пяти шагах от меня и пялился на стеллаж с детскими стиральными порошками.
У него еще и ребенок есть? Даже, наверное, женат. Паскудный шлюховатый мудак!
Внутри все кипело, грудь как обручем стянуло, не давая вздохнуть, пальцы скрючились, пока перед глазами рисовалась картинка, как я бросаюсь вперед и ошалелой кошкой раздираю его наглую холеную морду и превращаю в лохмотья дорогие тряпки, в которые сегодня обрядился, оставляя его так же, как он меня тогда, униженным под чужими взглядами и голым… голым. Мать твою, голым, с его широченными плечами, с грудью, состоящей, кажется, из сплошных плоских каменных монолитов мышц, и золотистой негустой порослью, что щекотала и дразнила мои истерзанные его ртом соски, пока он врезался нещадно в меня, превращая в нечто извивающееся, скулящее, вымаливающее у своего же мучителя добавку этого… не хочу даже давать названия этому безумному дерьму.
Ублюдок поднял голову еще сильнее, глядя не иначе как в потолок за каким-то хреном, а я только и могла, что видеть его выпятившийся твердый подбородок, покрытый короткой щетиной, и живот окончательно свело от того, что невыносимо четко припомнилось, как он нарочно потирался ею об меня там, между ног, бесстыдно, нагло, грязно, уделывая все свое лицо в ту влагу, что выжимал из меня. Дул, лизал, царапал зубами и снова терся, будто сам реально кайфовал от того, что вся его рожа блестит и мокрая. Е*анутый извращуга!
Ненавижу его, ненавижу. А больше всего за то… что хочу всех этих ощущений снова. Не хочу хотеть, но хочу! Гад! Урод!
Часто сглатывая и давясь дыханием, я стала потихоньку пятиться из ряда. Не могу я с ним сейчас столкнуться, заговорить. Это катастрофа будет. Потому что или наброшусь на него, как полоумная, с кулаками, кусаясь, лягаясь, царапаясь и вопя во все горло… или… Пропади оно все пропадом, но… или.
«Захочешь повторить – позвонишь».
А хрен ты угадал, падла!
Выскочив из ряда, я сломя голову помчалась в сторону туалетов. Влетела внутрь, заработав нецензурную тираду в спину от какой-то «яжматери» с ее выводком, и закрылась в кабинке. Упала на крышку унитаза, поджав ноги на край, и зажмурилась, требуя и молясь, чтобы это кошмарное, убивающее адекватность,