Букетик лаванды на удачу. Олеся Хуссейн
подруга бесшумно вошла в палату. Саша проснулась от ее прикосновения.
– Ника! Я… О, как ты? Мои родители с тобой? – испуганно прошептала Саша.
– Понимаешь… Алекса, мы уж думали, что все… Никто не выживет. Я несколько недель дежурила у тебя под реанимацией. Как я рада, дорогая, что ты вновь с нами! – сжимая ладонь Саши, и прижимая ее к своей щеке, шептала Ника.
– Дурочка, конечно с вами! И с мамой, и папой, и с тобой… – хрипло произнесла Александра и разревелась. – Только вот они ничего не говорят про родителей. Ника, ничего, понимаешь? Я так думаю, что просто они также в реанимации, вот и не пришли пока. Слушай, уточни у этой Лидии, как ее там, ладно? Я волнуюсь, понимаешь? – шептала непослушными губами Алекса.
В упор, взглянув на Нику, Саша выдернула свою руку.
– Нет, не верю! Нееет… Я же тут… Нет, молчи, ладно! Молчи! – соленые слезы градом катились по щекам, больно пекли нежную кожу лица и скатывались на подушку.
– Саш, месяц прошел, понимаешь? Я провожу тебя, потом, к родителям… К месту, где сейчас твои родители… – не в силах, более сказать ни слова, Ника выскочила из палаты.
Этот крик слышала, наверное, вся больница. Это был жуткий стон раненого зверя, боль потери части тела, боль потери самого дорогого в жизни, животный гортанный ор изнутри.
Спустя пару недель, Александру выписали из больницы. Забрав все уцелевшие вещи, она, на такси, сопровождаемая подругой, вернулась в одинокий дом.
Квартира встретила холодно и неприветливо. Пусто. На столе, в гостиной, парная фотография с черной траурной лентой, стакан воды и корка хлеба. Дрожащей рукой, Саша взяла фото в руки. Она помнила этот снимок. Это была двадцатая годовщина свадьбы родителей. Отец, жутко серьезный по жизни, дурачился весь вечер и пел в караоке «Любимая моя…», в честь мамы. А мама, истинная леди, была одета в нежно-розовый костюм, который удивительно шел ей, пыталась совладать с игривым нравом мужа, и оттащить его от того микрофона, но ей это не удалось. Отец был чертовски силен и намерен допеть серенаду до конца.
– И он допел, мам, помнишь, он допел! – прижав фотографию к груди, раскачиваясь из стороны в сторону, Саша неистово разрыдалась.
Ночь она провела на полу в гостиной, попеременно рыдая, засыпая, разговаривая с самыми дорогими сердцу людьми.
К концу недели, Сашу вновь навестила Ника.
– О, нет, подруга, так не пойдет! Быстро к зеркалу! Ты себя видела? Я притащила яйца, фрукты, печенье, молоко и кефир. Сейчас позавтракаем! А ты, бегом, в душ! Бегом, я сказала! – и, прихлопнув в ладоши, Ника подтолкнула Сашу к ванной.
Подойдя к зеркалу, Саша отпрянула. Светло – русые волосы сбились на макушке и прилипли к щекам, глаза опухли, щеки впали, тускло – серый цвет кожи и царапины на лице, которые, однако, практически, зажили. Лишь рассеченная бровь и порез на шее еще были очень заметны.
– Мам, пап! А как жить? Я же не научилась без вас! Я же не умею, не смогу… – теплая вода струями стекала по лицу и телу, перемешиваясь со слезами и облегчая боль