Вокруг Москвы. Алексей Митрофанов
сами добивающиеся образования, находят в таких музейных учреждениях, и рассказал о том, какую роль в моем развитии как естествоиспытателя сыграл Иркутский музей – сперва крошечный, как наш Дмитровский".
Вроде бы участие Кропоткина в действительности помогало сохранению музея.
Сам же Петр Алексеевич чувствовал себя спокойно и уверенно. В бывшем барском доме его сберегала охранная грамота: "Дано сие удостоверение… известному русскому революционеру в том, что советские власти в тех местах Российской Федеративной Советской Республики, где будет проживать Петр Алексеевич Кропоткин, обязаны оказывать ему всяческое и всемерное содействие. Ни его вещи, ни его квартира и всякий живой и мертвый инвентарь… ни в коем случае не подлежат ни конфискации, ни реквизиции…"
В начале 1921 года Петр Кропоткин заболел. Из Москвы прибыла бригада самых квалифицированных докторов. Но поделать ничего было нельзя – 8 февраля Кропоткина не стало. А за день до этого председатель исполкома Дмитровского Совета отправил в Москву телеграмму с требованием выслать "гроб с полными принадлежностями".
После смерти Петра Алексеевича этот особнячок стали называть домом Кропоткина, а вовсе не Олсуфьева. Здесь проживало семейство инженера и мемуариста А. Н. Поливанова. По его воспоминаниям, своеобразное расположение особняка сказывалось при бомбардировках – жители прятались не в не в убежище, а под деревьями, в бывшем кропоткинском саду. Впрочем, иной раз прятались в подвале соседнего, милютинского дома (Загорская улица, дом № 38).
Тогда же этот особняк сделался одним из общественных городских центров: "В октябре месяце в передней части дома разместился Райисполком, председателем которого в это время был Иван Васильевич Кириллин, человек, со слов мамы, отличных организаторских способностей, глубокой порядочности и душевности.
Наш дом стал центром деятельности народной власти. Все время раздавался стук пишущих машинок и телефонных звонков, приходили и уходили люди с серьезными и озабоченными лицами, в большинстве своем мужчины.
Много времени проводила там и наша мама, выполняя какую-то работу".
Но детей гораздо больше угнетали не бомбардировки и не суета общественного учреждения, а трагедии гораздо меньшего масштаба: "В один из дней мама увидела на нашей усадьбе непонятно откуда взявшуюся овчарку и, будучи человеком очень любящим этих четвероногих животных, позвала ее, та послушалась мамы и вместе с ней вошла в дом. В то время у нас был маленький пушистый сибирский котенок, увидев которого, овчарка в доли секунды бросилась к нему и его задушила, помню, что мама схватила кочергу и стала ею ожесточенно бить собаку, а я стал горько плакать из-за котенка. Избитая собака была выдворена на двор, но не ушла, а улеглась напротив нашего входа в дом под сосной, бывшее самое высокое дерево в городе Дмитрове. Через какое-то время мама попросила проходивших по улице бойцов забрать собаку, что они и сделали".
Случались и другие