Хранитель равновесия. Проклятая невеста. Дана Арнаутова
на принципы и прочесть письмо… И Ансар хорош, мог бы предупредить, о чем не стоит ей говорить.
– Ваш светлейший брат тоже передает вам привет, госпожа.
Вот это уже было почти враньем – даже в висках предупреждающе закололо от такой, на грани лжи, правды. Они и виделись-то всего пару раз: сначала Надир долго отсыпался после исцеления, потом было не до разговоров, Раэн занимался остальными ранеными, а рядом всегда торчали бдительный джандар и пара охранников. Поговорить с племянником наиба по душам так и не вышло, разве что кошмары его, вроде бы, мучить перестали. Так что никаких приветов напрямую Надир сестре не передавал. Но наиб, высказывая традиционные благопожелания, обронил «от меня и Надира», и, значит, формально Раэн не солгал.
А у Наргис при имени брата снова дрогнуло невозмутимое лицо. Только неправильно как-то дрогнуло, мгновенно и неприязненно, словно тень набежала – и скрылась. И вспомнилось, что Надир ведь никогда не говорил о сестре, словно ее и нет на свете. Болтал без умолку о чем угодно: о стихах, дворцовых сплетнях, модной вышивке жемчугом и способах повязывать пояс, чтобы по узлу посвященные могли прочесть сердечные склонности… Даже об оружии как-то рассуждал, хоть понимал в нем не больше, чем его дядя в благовонных притираниях. Но только не о сестре, с которой, как твердит стайка приживалок и служанок, не расставался и жил душа в душу. Ах, как любопытно!
– Да пребудет с ним милость небес, – вежливо и совершенно равнодушно отозвалась Наргис, касаясь лба тремя пальцами во славу светлых богов. – Дядя пишет, что его болезнь задержала караван, зато теперь он отправится прямо в Гюльнару, заезжая только в те города, что будут лежать прямо на пути. Вы бывали в Гюльнаре, почтенный?
– Увы, нет, – отозвался Раэн, ставя чашечку на стол и поворачивая ручкой от себя, чтобы кофе больше не подливали. – Но слышал, что это красивый город. Весной там цветут гранаты, и улицы тонут в алой пене садов. Еще я слышал про источник Марута и Джани. Тот, что дарит испившим из него верную любовь. Не знаю, впрочем, правда ли это.
И снова в зеленой бездне так быстро мелькнула тень, что Раэн усомнился, не показалось ли ему. А следом резанула боль – кинжально-острый отголосок чужого чувства, скрутивший внутренности. Хорошо, что успел поставить чашку, иначе несдобровать бы хрупкому чинскому фарфору. Даже в глазах потемнело…
– Полагаю, это мой брат рассказывал вам легенды о верной любви, почтенный? – послышался сквозь туман стылого отчаяния – чужого, но такого близкого отчаяния – насмешливый голос.
Как будто и не этой девочке сейчас больно так, что лишь тень ее боли режет сердце.
– Господин Надир знает много историй, – помолчав и переведя дух, ответил Раэн. – Но эту мне рассказывал не он. Даже и не припомню, от кого услышал ее впервые. Но я не верю в любовь, которую можно выпить с водой из родника.
Что же он сказал не так? Весь восток знает эту легенду, сладкую, как хваленое розовое варенье, вкус которого не перебил даже крепкий кофе