Над Доном-рекой. Мария Купчинова
что ли, отец которого на дороге мешки с золотом нашёл, позабытые разбойниками, и на свои мешки с известью сменял? – сухоньким смехом зашлась Аглая Фроловна.
– Люди разное сказывают, – криво улыбнулся Степан. – Есть такие, что болтают, будто отец его, Тимофей Иванович, сам кистенём не гребовал, с тех денег и поднял торговлю, да что пустое ворошить: свидетелей нет и не было.
– И он тебе деньги ссудит? – недоверчиво покачала головой бабинька.
– Обещал уже. Ну, не за красны глаза, конечно, но по-свойски разберёмся, он ведь из наших, старообрядских.
– Смотри, Стёпушка, тебе решать. Баржой ведь ещё и управлять надо.
– По этому поводу к вам и пришёл, бабинька. Не хочу я заморских капитанов нанимать, Бог лишь знает: не подведут ли, не обманут. Надумал взять нашего, из рыбаков, кто реку как свою пятерню знает, да отправить учиться в Аксай, в мореходные классы. Так думаю: будет мне благодарен – будет и верен.
– Ну, это как сказать, Стёпушка, – покачала головой Аглая Фроловна. – В человеке столько намешано: иной из благодарности тебя и под монастырь подведёт.
– Поэтому, бабинька, и хочу, чтобы вы с ним поговорили, а потом мне своё мнение обсказали. Вам-то я доверяю поболее, чем себе.
Часу не прошло, к Аглае Фроловне гость пожаловал.
Высокий мужчина в синей сатиновой рубахе-косоворотке, перепоясанной ремнем, и темных брюках, заправленных в сапоги, отыскав глазами икону, привычно потянул руку ко лбу, но остановился:
– Покорнейше прошу извинить, барыня, не ведаю, смею ли перекреститься не двуперстно пред вашим святым, не будет ли в том греха…
– Э, батенька, крестись смело, – махнула рукой сухонькая барыня, едва различимая в огромном кресле, – они уж там сами разберутся, в чём грех, а в чём нет. Величать-то тебя как?
– Харитон, барыня.
– И что про себя скажешь?
– Что сказать, барыня, – гость раздумчив и не суетлив. – Из низовых казаков я, староста артели, рыбоспетный2 заводишко опять-таки небольшой есть. Бог ни силой, ни умом не обидел, думаю, если Степан Платонович поверит, все постигну: больно я ушлый. Да и то: такой машиной, как баржа, командовать – не на рыбацкой плоскодонке в море выходить…
– Ну-ну… Умён, говоришь?
– Так барыня, кто же сам за себя плохое скажет? – гость так искренне широко улыбнулся, что и старая казачка нечаянно хихикнула ему в ответ.
Нравилась ей самостоятельность знакомца: не угодничает, не теряется, но и не скрывает, что будет рад возможному повороту судьбы.
Полчаса проговорили – кажись, всё, что можно, Аглая Фроловна выспросила. Уже и заканчивать беседу собралась, да вспомнила: ещё об одном не узнала.
– Семья-то большая?
Претендент на капитанское звание помолчал. Почитай, дорогой всё обдумал, а сказать – язык не поворачивается. Кашлянул смущенно, прикрыв рот ладонью, глаза опустил:
– Тут, барыня, дело такое. Один я, но задумал жениться. Пора уже, да и наследник нужен. Только ни у меня, ни у невесты
здания, напоминающие конюшни, иногда из досок и кирпича, чаще из камыша, в которых обрабатывали и заготавливали рыбу.