Ленинградские рассказы. Ностальгическое. Жанна Стафеева

      Витька был чудовищно невезуч. Неуклюж, неповоротлив. Некстати рыж, болезненно бледен и яростно конопат. И вроде бы родился парень девятого мая, в День Великой Победы. И нарекли его «победитель». Словно бы мать его еще в тридцать девятом знала, что после Русско-финской будет еще война, и что народ наш в ней победит.

      Однако за тринадцать лет сам Витька так ни разу и не победил. Но в драках, ни в игре в мяч. Очень уж был неловок. И отчаянно застенчив. Все время молчал. Во дворе имел кличку Малохольный.

      Женька был Витькиной полной противоположностью – смазлив, ладно скроен, ловок, смугл, черняв и синеглаз. За что ни брался – все делал играючи. Характер имел сварливый, задиристый, голос громкий. Даже большие мальчишки старались лишний раз Женьку дорогу не переходить. Мал да удал. Женька-ЦЫган, как почтительно звала его шпана Петроградской стороны.

      Малохольному жилось неплохо. Потому что Цыган всегда был за него. Все знали, что они еще с оккупации вместе держались. В Ленинград вернулись со Псковщины на одной подводе. И всегда во всем были заодно. Как братья. У Женька была сестра младшая, Ленка. А у Витьки – только мать. Отцов, то понятное дело, не было у обоих. Только Женькин пропал без вести в сорок первом подо Мгой, а Витькин сгинул еще в Русско-Финскую. И в этом тоже была чудовищная несправедливость. Женькин отец бился за свободу Великой Родины. А отец Витька погиб ни зашто ни прошто. Но никто из шпаны этим Витьку не попрекнул, не посмел. У самих не вернулись с войны отцы или братья, или дядья. И с Финской в том числе.

      За то у них был Отец Всех Народов – Сталин. Один на всех. И вот сегодня, восьмого марта пятьдесят третьего, они все осиротели. Во второй раз.

      Сегодня даже у Витьки Малохольного неожиданно прорезался голос.

      – Надо всем ехать, – хрипло произнес он, – ехать в Москву на похороны Товарища Сталина.

      – Ехать, ехать, – поддержала шпана.

      Решили, что соберутся у Московского вокзала, как стемнеет. Поедут зайцами, на крыше. Им бы только до Москвы добраться. А там уж каждый подскажет, куда дальше надо.

      Матерям говорить про то было не велено. А то бы точно не пустили.

      И вот Витька и Женек уже лежат на тощих пузах на скользкой крыше зеленого вагона. Крепко держатся за грибок печной трубы. Тесемки ушанок завязаны под подбородками. Они заледенели и впились в кожу. Светает. Слева и справа грязноватый снег и унылые черные деревья.

      Витька раздухарился. И откуда красноречие то взялось.

      – Именно он, Товарищ Сталин, привел на с победе над фашистскими захватчиками и освободил нашу Родину от злобной гадины. Ему благодарны мы за наше счастливое детство. И наш долг…

      Важность момента захлестнула Витьку, он зачем-то встал. Неловко, как и все, что он делал. Шальные поперечные провода пришлись на хрупкую шею. И вот уже летит прочь с глухим стуком непутевая Витькина голова, а худое тельце в кургузом пальтишке остается трястись на крыше. Женек, заливаясь слезами, крепко держит за руку то, что осталось от его друга. И даже сопли не вытереть. Одна рука держится за трубу, вторая за Витьку. Руки затекли и болят так, что сейчас отвалятся.

      Женек не знал, что делать. Где-то в груди теплилась надежда, что все это неправда, и что все это ему только почудилось. Но рядом маячило почерневшее от крови Витькино пальто. А в руке у Женька была ледяная твердая белая ладошка. Так они доехали до ближайшей станции, Женек Цыган и внезапно укоротившийся Малохольный Витька. Женек спрыгнул сам. Сбросил тело на перрону Побежал, спотыкаясь найти хоть кого-нибудь. Надо сообщить Витькиной матери. Обязательно надо. Его друг не может пропасть без вести, как отец…

      Ловкая шпана все-таки доехала до Москвы, но обратно никто не вернулся. Может, пропали в давке на похоронах, или еще что-то приключилось недоброе. Поговаривали, что народу в той толпе сгинуло немало.

      «Вот он какой, товарищ Сталин, – подумал Женька, – сам ушел и сколько людей с собой увел».

      А потом, на девятый день, приснился ему сам Товарищ Сталин. С усами, в военном кителе. Очень был недовольный.

      «Ты не Женек Цыган, ты Евгений. И не по подворотням шляйся, а учись и работай. На кого страну оставляю? И на тебя в том числе. От твоего вдохновенного труда мощь ее слава зависит».

      Женька проснулся, посидел немного в тишине, подумал, натянул рубаху и штаны и побрел на кухню к матери.

      – Ма, – посмотрел он на нее с надеждой, – а можно так, чтобы и учиться и работать?

      – О, нюжли за ум взялся? – всплеснула руками мать.