Сила обстоятельств. Виктор Точинов
следа копоти от очага. И лежал я, кажется, на тюфяке, набитом чем-то мягким, а тот – на кровати. Вилланы к таким излишествам не привычны, спят на лавках, а то и прямо на земляном полу, навалив на него кучи старого тряпья. Да и зачем бы вилланам везти меня, полуживого, к себе? Добить, либо бросить умирать в лесу, – вот самые правильные действия после того, что они натворили.
Очевидно, не добили… Сдернули повязки с ран и оставили истекать кровью. Логично… Следов магического удара на моем напичканном заклятьями теле никто бы отыскать не смог, – и любой эшевен по уголовным делам вынес бы вердикт: смерть наступила от ран, нанесенных клыками вэйверов.
Очевидно, все так и происходило. Но кто-то подобрал меня раньше, чем сработал план жадных глупцов. Кто? Зачем-то решил вернуться мессир видам, или послал кого-то из своей свиты?
Бесплодные догадки надоели. Я попробовал повернуть голову и разглядеть хоть что-то еще, помимо потолка. Удалась попытка отчасти, голова казалась насаженной на сильно заржавевший шарнир, – но теперь вместе с потолком я мог разглядеть и часть деревянной стенной панели… Потемневшее дерево с незамысловатой резьбой, – так мог быть украшен и городской дом в Сент-Женевьев, и одна из служб замка, и усадьба какого-нибудь зажиточного фригольдера, жили такие в окрестностях в небольшом числе.
Попробовал пошевелить рукой. Она шевелилась – и только. Казалось, кто-то воспользовался беспамятством, и отрубил мою родную конечность, и пришил взамен другую, бесчувственную, набитую тряпьем, – вот она-то и подергивается от движений уцелевшей культи. Сделать такой рукой хоть что-нибудь, – хотя бы откинуть легкое шерстяное одеяло, прикрывавшее меня до груди, – не стоило и пытаться.
Мои телодвижения не остались незамеченными.
– Лежи спокойно, – посоветовал женский голос. – Тебе нельзя шевелиться.
Со слухом творилось неладное… Казалось, слова пробиваются сквозь вату, набитую в уши. Однако я понял, обладательница голоса была в юных годах и говорила с произношением, не характерным для Верхней Луайры. К тому же она упорно не желала попадаться мне на глаза: стояла за изголовьем, вне поля зрения, оттуда и донеслись ее слова.
Попробовал заговорить сам. Не сразу, но язык и губы пришли в движение:
– Где мы?
– Шермезон, фригольд Шермезон.
Она произносила слова мягко, слегка растягивая гласные: «Ше-э-эр», – я попытался вспомнить, где слышал такой акцент, и не вспомнил.
В Шермезоне мне как-то не случилось побывать за те четыре месяца, что я провел в здешних краях, но название показалось знакомым, – кажется, в каком-то застольном разговоре упоминалась судебная тяжба между дальними родственниками умершего и бездетного хозяина фригольда, закончившаяся тем, что владение выставили на торги. Значит, кто-то выкупил…
Попытка спросить что-нибудь еще была немедленно пресечена:
– Говорить тебе тоже нельзя. Сейчас я дам лекарство, ты его выпьешь и снова уснешь. Бабушка сказала, что тебе нужен сон и ничего больше.
Ну,