Беглая княжна Мышецкая. Владимир Буртовой
и его красивое чернобородое лицо разом окаменело от подступившего гнева. Он резко повернулся в седле. – Лазарка, поспрошай пеших казаков, кои за твоими конными в обоз ворвались. Может, средь них изменщик укрылся? Или кого в нетчиках объявите. Еще среди пленных посмотрите, не переодетым ли сидит, затаившись мышью в хозяйском сундуке?
– Воеводу бы сразу изобличили, – досадливо махнул рукой Лазарка Тимофеев и пожал плечами, сгоняя мышечную усталость спины. – Эх, не так жаль воеводы, как жаль, что не сможем обменять нашего посланца Никиту! Да еще изменщик в стане завелся, один ли?
– А ежели он не сошел с воеводой, а тут остался, – неожиданная догадка озадачила Михаила Хомутова, и он с опаской посмотрел на многотысячную толпу пешего войска, – и злое дело какое умыслили наши недруги?
– Пустим по куреням верных послухов, дознаемся, – подал злой голос из-за спины атамана Разина Ивашка Чикмаз. – Мне бы только за волосок ухватиться, так и самой голове не уцелеть!
Лазарка Тимофеев потрепал по плечу раздосадованного Еремея Потапова, строго-настрого повелел всем молчать о конфузе с воеводой, чтобы зря не полошить казаков, заставил сотника Хомутова перевязать рану Еремею, дал знак, и конные казаки вслед за атаманом Разиным поехали к острогу. И тихо переговаривались между собой, всяк по-своему строили догадки – кто же разрезал вожжу и спустил воеводу? И коня, наверное, дал? Не пеши же Борятинский шмыгнул в кусты и так ловко ушел, пока казаки с рейтарами бились на берегу Свияги!
Под ликующие крики синбирян войско Степана Тимофеевича вошло в город, в котором все еще в пяти или шести местах продолжали гореть и дымиться дома самых ненавистных приказных и ярыжек. Навстречу атаману впереди восторженной толпы горожан вышел улыбающийся красавец-стрелец, в котором атаман признал пронырливого воеводского денщика. Тимошка с оцарапанной щекой – не иначе в сабельной сече получил первую в жизни ратную отметину! – вел за уздечку великолепного, в серых яблоках коня под дорогим седлом.
– Прими, батюшка атаман Степан Тимофеевич, этого скакуна. И пусть он несет тебя счастливо до златоглавой Москвы! – громко произнес Тимошка и поясно поклонился.
– Вот так конь! – залюбовался атаман Разин и карие его глаза от восхищения прищурились. Он лихо на затылок заломил атласную шапку, обнажив черные кудри. Не слезая со своего белого коня, похлопал нового по горячей шее – жеребец вскинул голову, косился на незнакомых людей и ржал, не видя хозяина. – Чей был красавец?
– Одного татарского мурзы, который, должно, в рейтарах служил у воеводы Борятинского, – ответил Тимошка, смело глядя в лицо головного атамана, и вдруг радостный крик из первых казацких рядов заставил многих встрепенуться:
– Никита-а, кунак! Живо-ой! – с каурого жеребца на землю соскочил высоченный Ибрагим – в толпе синбирских стрельцов он увидел протискивающегося к атаману Никиту Кузнецова.
– Где? – не веря услышанному, тут же вскрикнул Михаил Хомутов. Он с самарскими