Беглая княжна Мышецкая. Владимир Буртовой
с желтизной глаза Афоньки сверкнули так зло, что воевода князь Иван Богданович Милославский невольно поежился, подумав: «Экий зверюга вырос из холопа самарского воеводы Ивашки Алфимова! Неужто и впрямь был так предан хозяину, что и после гибели мстит неустанно?» – спросил с надеждой:
– Неужто словил воровских подлазчиков?
– Словил, батюшка воевода и князь Иван Богданович! Не обманулся намедни, их я видел в толпе переодетыми в детей боярских, их заприметил! – Афонька, будто думный дьяк наипервейший, важно пригладил знатную бороду, которой так гордился совсем еще недавно перед самарскими вдовушками. – Одна жалость – троих ярыжек побили воры до смерти. Зато один вор-стрелец из синбирян побит, другой, Никитка Кузнецов, из самарян, скручен, а третий давний самарского воеводы недруг и разинский с прелестными письмами в Самару подлазчик Игнатка Говорухин из ружья бит. Его Волга на низ унесла. Ежели пострелян не до смерти, то за ночь кровью изойдет. Должно, прибило челн где-то к берегу и воронье ему поутру глаза выклевало уже.
– Слава тебе, Господи! Остался вор Стенька без изветчиков о делах в остроге! Не зря говорят о таком простофиле – не столько намолотил, сколько цепом голову наколотил! Неумеха! Молодец, Афонька, будет тебе за верную службу награда! – Иван Богданович, довольный, что набеглый атаман не получил нужных ему сведений из острога, потер ладонями, прошел по горнице. – Попа-а-лась ворона в сеть! Пытать ее, не станет ли петь нам про умыслы воровские! Где теперь тот подлазчик?
– Я повелел ярыжкам оттащить в пытошную башню да на цепь посадить для большей надежности. Уж больно сноровист и силен тот Никитка, сумел даже из кизылбашского плена живым выйти. Как вашей милости будет досуг, поспросить с пристрастием надобно.
– Похвально, похвально. Я доволен твоей службишкой, Афоня! Вижу, пострадал! Вона, синяк какой… Не уберегся.
Афонька осторожно потрогал припухший левый глаз – синяк виден даже из-под черной повязки, которую он носил на лице ради изменения своего облика, опасаясь за свою жизнь от рук пришедших к Синбирску самарян, особенно от сотника Михаила Хомутова – ведь это он, Афонька, был с воеводой Алфимовым на подворье сотника, когда его хозяин прокрался в горницу к Аннушке Хомутовой в надежде сломить ее к блуду, да не смогши этого добиться, кинжалом заколол красавицу. Разбой этот открылся, воеводу Алфимова самаряне утопили, а Афонька счастливо сошел из Самары, но страх кары, словно тень, постоянно при нем…
– Силен и зверолют тот вор Никитка Кузнецов. Кабы не грянули из засады, не сдюжили бы мы с ними в открытой драке. С рассветом надобно бы, батюшка Иван Богданович, послать стрельцов по Волге, сыскать уплывший челн и Игнатку Говорухина. Вдруг да не до смерти бит? Знавал я его – живуч не в меру сей охотник на волков! Один раз из-под павшего на него медведя счастливо выдрался!
Иван Богданович согласно кивнул головой, пошарил в кармане, не вынимая руки, набрал пять рублей серебром, брякнул деньги на стол и указал на них пальцем:
– Возьми