Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1. Виктор Анатольевич Тарасов
что меня с каждой секундой все сильнее прижимает к нему огромный коровий лоб, как хрустят под навалившейся тяжестью ребра.
– Папочка! – прошептал сын.
И картина, заслонившая от меня действительность, стала меркнуть. Я понял сразу, что проследил, как сын открыл калитку и удрал на улицу. Выскочил из нее именно в тот момент, когда по улице возвращалось домой стадо. Здесь, на окраине Уяра, многие хозяева держали скот: коров, овец, коз. Каждый вечер стадо шло по нашей улице, и я знал, что в нем есть пара коров с дурным нравом, наверняка, на сына напала одна из них.
Когда видение стало меркнуть, отчаяние охватило меня. Я не задумывался над тем, каким образом оно вошло в мое сознание. Я просто знал, что все это происходит в действительности. Сын терял сознание, а я находился слишком далеко, чтобы успеть помочь. И тогда, не задумываясь над тем, что я делаю, я собрал в кулак всю свою силу и толкнул ею в коровий лоб!.. Позже соседка, которая видела все, что случилось с сыном, утверждала, что ее Майка отлетела от лежавшего на асфальте ребенка, как будто отброшенная в сторону нечистой силой и, замычав от боли, опрокинулась на спину.
Я же вскочил с места и помчался на улицу со всей возможной скоростью. Сын действительно лежал на асфальте улицы, а метрах в семи от него валялась на обочине светло-серая корова, которая мычала и болтала в воздухе копытами. К сыну с причитаниями спешила соседка баба Дуся, но я опередил ее. Володя лежал на асфальте бледный, с закрытыми глазами. Он был без сознания. Я подхватил сына на руки и понес его к своей калитке. На душе творилось черт-те что. Пока я нес сына, он пришел в себя и я услышал тихие всхлипывания.
Недаром говорят в народе: пришла беда – отворяй ворота! С того дна моего сынишку как подменили. Он стал на удивление тихим, робким, редко улыбался и совершенно перестал проказничать. Теперь он часами сидел в уголке и его не было слышно. Все это мне очень не нравилось, но что я мог поделать? Приглядываясь к Володе, я все чаще замечал в окутывающем его прозрачном облачке черную тень глубоко скрытого в подсознании пережитого ужаса.
На третью ночь начался кошмар, который перепугал меня окончательно. Мы, все трое, спали в маленькой комнате, выходящей окнами на восточную сторону пятиэтажки, на двух кроватях. Около двух часов ночи я проснулся от дикого крика. Кричал Вовка. Я соскочил с постели, зажег в комнате свет, поймал падающего с кровати сына. Он не узнавал меня, кричал, закатив глаза, ужем выскальзывал из моих рук. Я не мог его удержать. Сын извивался, выворачивался с неожиданной силой и визжал от преследующего его ужаса.
То, что я смог принять из его сознания, подавленного кошмаром, не поддается описанию. Какие-то желто-красные спирали, вращающиеся со все возрастающей скоростью и сопровождающий это вращение все усиливающийся ужас. Когда сын обессилел настолько, что не мог больше кричать, он на минуту пришел в себя, посмотрел на меня тусклыми глазами.
– Папа! – прошептал он слабым голосом. – Не уходи от меня. Мне страшно, папа.
И тут же провалился в сон, больше