Петроградская сторона. Вадим Жук
сшить пытались
Наши юные доспехи
Чистый мох и черноглазых
Муравьев неслышный топот
Уносящих крошки сыра
Мы потом квадрат небесный
Что глядел на неумелых
Вырезали и с собою
В электричку унесли
И прибитый над кроватью
Он был спутником безмолвным
Самых лучших наших дней
Никогда он не смеялся
И обратно не просился
Вы дойдите до вокзала
На четвёртой остановке
Двести метров от платформы
Поднимите вверх глаза
Наверху пустое место
Светит дырка золотая
Это два часа из жизни
Бывшей на земле любви
«Да это ж ты, моя хорошая…»
Да это ж ты, моя хорошая,
Через Сампсоньевский галдёж,
Одетая во всё хорошее
Пешком по воздуху идёшь.
Разинув лица, алкоголики,
Держась за горло бутылька:
– Да это ж, – отмечают, – Оленька!
Жена кудрявого Жука!
Январь-Неварь катает саночки,
На льду прожоги от комет,
Уж целых десять лет, как Ванечка
Задумчиво пришёл на свет.
Ты новый свитерок связала мне,
Пошла горячая вода.
Всё это навсегда – казалось мне.
И оказалось навсегда.
«На октябрьские купим вина и нажарим картошки…»
На октябрьские купим вина и нажарим картошки,
Будет докторская, кузнецовские синие плошки,
Будет мсье Оливье с довоенной серебряной ложкой,
Даже торт «пралине».
Я за локоть словлю Лактионову Анну,
Уведу эту Анну в коммунальную ванну,
Где вода коммунальная каплет из крана
И тазы на стене.
На октябрьские когти разжала железная школа,
Ты ложись мне в ладонь, небогатая грудь комсомола,
Но сперва о шестнадцати тоннах споёт радиола,
Будет выключен свет.
Это было ещё до великой эпохи колготок,
Кто-то звал, как ты помнишь, по пути до калитки кого-то,
Это Анна и ты на плакучем расплывшемся фото,
До шестнадцати лет.
На октябрьские девственность зря уповала,
За окошком империя околевала,
Петроградская осень, холодная как «Калевала»,
Ледяная вода.
До прихода родителей будет помыта посуда,
Чёрный ход с ускользающим запахом детского блуда,
Дай мне руку. Уходим, подруга, отсюда,
Навсегда. Навсегда.
«Тогда, не выясняя отношения…»
Тогда, не выясняя отношения,
Решая, что увидимся – обнимемся.
Карельским рассекая перешейком,
На финской спотыкаясь топонимике.
Мы пили королевский спирт разбавленный,
Считали, что разлуки только к лучшему,
Что в жизни полосатой, как шлагбаумы,
В другой полоске что-нибудь получится.
Черемухи счастливая оскомина,
Мы просыпались, радостью разбужены,
И